она вновь вспоминала тот первый день и мысленно назвала его счастливым, несмотря на все трудности, с которыми им с мужем пришлось в будущем столкнуться.

…и сам он одинокий

Хотя Гасан-бек часто цитировал азербайджанскую пословицу «если время не ладит с тобой, то сам поладь со своим временем», сам он не собирался ладить со своим временем, напротив, ополчался на него, стремился его переделать. Не удивительно, что его будущая семья, включая детей, долгие годы жила в атмосфере непонимания и даже враждебности не только со стороны представителей царской администрации, но – в ещё большей степени – со стороны своих соотечественников.

Ханифа ханум писала в «Биографии»: «Он (Гасан бек Зардаби) писал, проповедовал на улице, на базаре, в домах, ездил по городу, призывал к учению. И всегда его голос был одинок и сам он одинокий».

Сам Гасан-бек позже в отчаянии скажет об этом времени:

«зову – не идут, показываю – не видят, объясняю – не понимают»

Hər kəsi çağırıram – gəlmir, göstərirəm – görmür, deyirəm – qanmır.

…радостный день

В их жизни были и радостные дни. Одним из самых радостных был день, когда Гасан-бек вернулся из типографии с первым экземпляром первой азербайджанской газеты «Экинчи»[231]. Гасан-бек был автором, редактором, переписчиком, наборщиком, рабочим – всем сразу.

Позже французский корреспондент будет удивляться, как такое возможно, но Ханифа ханум не стала ему объяснять сколько препятствий пришлось преодолеть Гасан-беку, каких усилий это от него потребовало, какие расходы, понесла при этом их семья. Вряд ли французскому корреспонденту можно было объяснить, почему люди вокруг, свои, соотечественники, противодействуют столь благородному и бескорыстному начинанию. Не только не хотят помочь, но и всячески мешают.

Но Ханифа ханум знала и другое. Она вспоминала, как её муж, сильный, азартный, чуждый сентиментальных чувств, растрогался, еле сдерживал слёзы, при виде этого крохотного листка бумаги, который – понимал ли он это тогда – станет одной из самых ценных реликвий его родины. А Она стояла рядом пыталась его успокоить и приободрить, хотя и сама готова была расплакаться.

Но у этого издания, как и у его автора, судьба оказалась очень трудной…

…выдворение из Баку

Во время русско-турецкой войны газета «Экинчи» была признана крамольной и практически была закрыта. Гасан-беку поступили лестные предложения для продолжения службы в Екатеринодаре, Ставрополе Кавказском, или в Кутаисе, хотя, по существу, его пытались выдворить из Баку. Пришлось Ханифе ханум и Гасан-беку с семьёй, на двадцать лет уехать из Баку в Зардоб, и остаётся только догадываться, как трудно было ей, образованной горянке, в Зардобе, который сам Зардаби в своих статьях называл «захолустьем».

…«Письма из захолустья»[232] – знаменитый цикл статей, который был написан во время пребывания в Зардобе…

Характер у умного и азартного мужчины оказался трудным и резким, его принципиальность граничила с жёсткостью и нетерпимостью. Она вспоминала, что он мог устроить детям скандал, только потому, что они на несколько минут опоздали на семейный завтрак, мог жёстко выговаривать только за то, что кто-то из детей неумело пользовался ножом и вилкой. Он умел так пристыдить, сделать человека таким жалким и смешным, что дети долго не могли забыть обиду, ей приходилось вмешиваться, успокаивать, убеждать его быть более мягким и снисходительным.

Все вокруг были ей чужими, это было понятно, она плохо понимала их речь, не до конца понимала их нравы. Чужим оказался этот мир и для её детей, не стоит удивляться и этому, разве не смешно здесь в Зардобе, собираться на завтрак минуту в минуту, одеваться как на торжество, нож в правой руке, вилка в левой, а потом дети выходили во двор и попадали в другой мир, который считался их родиной. Но почему этот мир оказался враждебным для её мужа, который здесь родился и вырос, который пожертвовал многим ради них, своих, зардобцев, почему тем не менее его называли «шапкалы рус», т. е. ходит в «шапке», как и они, но самом деле чужой, такой как русские. Этого понять и принять она не могла.

Но она была горянка, она была княжна, когда-то очень юной, она сделала свой выбор, и осталась ему верна.

…как Гасан-бека не выбрали в Городскую Думу

В последние годы жизни Гасан-бека были для неё едва ли не самыми трудными. Незадолго до выборов в Городскую Думу, в 1905 году к ней пришли с просьбой уговорить мужа снять свою кандидатуру, ссылаясь на его серьёзную болезнь. Гасан-бек действительно был болен, но она им отказала, понимая, что, скорее всего их тяготит его несносный характер, его желание во всем доискиваться до правды. Не говоря уже о том, что она никогда не осмелится предложить ему такое, он не только не послушается, он придёт в ярость, а с его здоровьем неизвестно к чему это может привести.

Гасан-бека не выбрали в Думу, но он об этом так и не узнал. Иногда он спрашивал у Ханифы ханум, почему его не приглашают в Думу, она успокаивала, позовут. Вскоре он забывал, «помогал» сильнейший склероз. За склерозом последовал сильнейший инсульт, после шестидесяти он выглядел как глубокий старик, он упорно боролся за жизнь, ему было трудно двигаться и говорить, но ещё за день до смерти, он заставил Ханифу ханум помочь ему пойти в редакцию любимой газеты «Каспий»[233]. Благо жили они недалеко, но пойти в редакции без её помощи, он уже был не в состоянии.

…похороны, на которые пришёл весь город

Его хоронил весь город.

Напишу чуть подробнее, опираясь на сообщения газет того времени.

9 ноября 1907 года. Среда. 9 часов утра. Моросит дождь.

Дом перед зданием на Почтовой улице (сейчас улица С. Тагизаде), и близлежащие улицы и переулки заполнены толпами людей. На улице выстроились ученики-мусульмане всех девяти русско-татарских школ, ученики мужской гимназии императора Александра III, других школ и училищ вместе со своими наставниками. Собрались представители городского управления, члены мусульманских обществ, представители газет.

В 10 часов утра к дому подошли городской голова Раевский со всем составом городской Управы, гласные Думы, представители грузинского и армянского духовенства и интеллигенции, сотрудники и наборщики газеты «Каспий» и «Таза Хаят».

Тело покойного Гасан-бека выносит на своих руках мусульманская интеллигенция города.

Катафалк с телом покойного Гасан-бека убран парчой и покрывалом, сверх покрывала свешиваются траурные шали. Среди лент можно заметить красную ленту от наборщиков и рабочих типографии газеты «Каспий» с надписью: «Тело умерло, мысль осталась». Впереди гроба учащиеся мусульманской городской гимназии несут большой портрет Гасан-бека, нарисованный учащимися гимназии, другие несут в золочёной рамке