— Я готов, — ответил Дар.

Я уже знал его возможности, поэтому потихоньку набрав поток вдвое меньше, чем он мог принять, сказал:

— А теперь попробуй использовать заклинания во время пополнения маны. Сможешь?

Дар стал формировать одно заклинание за другим, сначала слабенькие, низкоуровневые, потом — получше и посильнее. Так, перебирая заклинания, он дошел то того, чем занимался перед тем, как я его отвлек. Оказалось, что во время заправки маной Дар вполне мог оперировать мощнейшими заклинаниями. Это отличная новость.

— Как ощущения? Дискомфорта нет? Концентрация не сбивается? — спросил я его.

— Концентрация не сбивается. А вот ощущения довольно странные. Точнее, непривычные. Мана одновременно тратится и вливается. Даже не знаю, как это описать. Одним словом — непривычно. Но этим все и ограничивается. В остальном все, как раньше.

Я наполнил резервы Дара под завязку и связался еще с двумя магами в разных частях фронта. Маги сделали то же самое, что и Дар — ушли подальше от места сражения. Остальные маги немного расширили территорию своего обстрела. Благо, пока мы себе это могли позволить.

Я стал наполнять резервы двух магов одновременно, и тут у меня возникли проблемы. Магоканалы у этих магов оказались с разной пропускной способностью, но это еще не все. Живые разумные, это не мЕхи, и даже не нежить. Даже два мага с одинаковой пропускной способностью магоканалов могут по-разному реагировать на одинаковый поток маны, который я им подаю. Это что-то вроде болевого порога. У каждого он свой.

А, как оказалось, я еще не готов подавать двум и более магам разные потоки маны. Работать с энергией смерти и потоками силы жизни я научился ювелирно. Даже с маной из моих резервов я обучился обращаться лучше, чем с внешней маной. Хотя даже до обычных магов мне еще ой, как далеко. Ведь по совету мессира Мельвина я не стал обучаться стихийной магии для того, чтобы потом инкогнито поступить в магическую академию. Мои знания и умение пользоваться магией ограничивались магией доступной Повелителю Смерти. Не считая нескольких заклинаний первого уровня, вроде заклинания «малого исцеления», в которых я смог разобраться сам.

Поэтому мне было сложно подавать два разных потока внешней маны двум магам. Это все равно, что хлопать себя по животу одной рукой и гладить по кругу макушку головы другой. Без должной тренировки сделать это очень трудно. А малейшая ошибка могла вывести магов из строя. По этой причине я и приказал магам вернуться на позиции и решил сначала потренироваться на мЕхах, подавая им разные потоки внешней маны, потом — на нежити и только после них на живых магах.

Я вернулся сознанием к тому месту, где находился. Осмотрелся и увидел, что все молчат, едят, пьют и стараются не издавать громких звуков. Видимо поняли, что был занят чем-то важным и старались мне не мешать. Я потянулся к тому месту, где положил надкусанную мной ногу ящера, но ее там не оказалось. Даниил протянул мне новую, только, что снятую с вЕртела. Я с благодарностью ее принял и спросил:

— Долго отсутствовал?

— Долго. Уже смена заканчивается. Вон Лия идет, — ответил Даниил.

— Пытался разобраться со своими способностями самородка.

Гламитон, что сидел напротив меня, застыл с открытым ртом и поднесенным к нему мясом на ребрышке.

— Ты еще и самородок???!!! — переспросил громила, когда пришел в себя.

— Есть немного. Только я еще очень плохо умею управлять этой способностью. Заправить маной мехов и нежить, мне не составляет больших проблем. А вот с живыми все куда сложнее. Они более хрупкие, чем мЕхи и маги нежити. Для того, чтобы научиться подавать ману одновременного двум и более живым магам, мне надо научиться управлять ее потоками разной величины. А для меня это пока сложно. Буду тренироваться, — ответил я.

— У тебя все получится. Я в тебя верю, — сказала Лия и, нагнувшись, поцеловала меня в губы. Затем села рядом, достала из сумочки серебряный кубок, инкрустированный драгоценными камнями, и протянула его мне. Я порезал себе запястье и наполнил кубок доверху. Затем залечил рану и спросил у Даниила:

— Как там успехи у оборотней и наших гостей?

— Вполне достойные… Все очень стараются. Понимают сложившуюся ситуацию и пытаются помочь всем, чем только могут. На тренировках себя изводят жестко. Сильно выросли в искусстве убийства. Думаю завтра отправить на фронт первую партию заряжать пулеметы и подносить снаряды.

— Хорошие новости. Как имперцы?

— Если честно, то многие до сих пор не могут поверить в то, что мы держимся. Такое количество нечисти не выдержало бы даже объединенное войско пяти государств, а тут мы столь малым числом не просто сдерживаем, но и не понесли еще ни единой потери. Эти достижения вдохновляют всех.

— Этим мы обязаны тебе, — похвалил я Даниила.

— Не правда. Да, я не исключаю своего участия и свои заслуги, но план был разработан и реализован каждым имперцем. И большая часть этих заслуг принадлежит тебе, император. Без тебя ничего бы этого не было.

Дальше пошли разговоры ни о чем, за соседними кострами кто-то даже стал петь песни. И тут к костру подошел мрачный, как сама ночь, Гериндорф.

Я сразу понял, чем он так расстроен. У гнома была вырвана борода. Точнее, не вырвана с корнем, а большая ее часть оторвана. Те, кто пришли с ним, смотрели на него с жалостью, то совсем не придавало гному настроения. Еще бы! Гном без бороды — позор всему роду. И тут ничего не поделаешь. Но я не собирался бросать друга в беде.

— Что стряслось? — спросил я.

— Одна из тварей уцепилась за бороду. Если бы вторая не махнула жвалой, а я не подался бы назад, меня бы выдернули за щиты, и тогда я бы точно не дожил до конца смены. Хотя еще не известно, что лучше.

Я демонстративно погладил свое гладко выбритое лицо и сказал:

— На земле есть очень хорошая песня, в которой говорится, что если воин бреется, то значит он надеется на любовь. А следовательно будет жить. Мне лично плевать, с бородой ты, или нет, ты мой друг и тот, кто плюнет в тебя из-за того, что ты выполнял свой долг перед империей и потерял свою бороду, считай, что плюнул в меня. А, что касается твоего личного отношения к этому случаю и отношения имперских гномов, то могу сказать следующее. Если бы у меня стоял выбор умереть с бородой и чистым, или вернуться к своей семье и возлюбленной без бороды и весь в дерьме, крови и разорванной плоти, то я, не задумываясь, выбрал бы второй вариант. Потому что любовь куда важнее, чем моя борода.

— Если воин бреется, значит, будет жить, говоришь? — задал вопрос Гериндорф.

— Да. — подтвердил я свои слова.

Гном, недолго думая, достал свой метриловый нож и срезал себе остатки бороды и волосы. Затем навел себе мыльной пены и побрился под «ноль». Причем сбрил не только бороду, но и голову. Смотрелся он довольно забавно, поскольку кожа там, где были волосы на бороде и голове, оказалась белой, а не загоревшей. Я улыбнулся.