В тот день суровые намерения Сусанны не могли противостоять любовному настроению и крепкому объятию Виетрикса. На протяжении всей своей военной карьеры ее муж Диносор вел распутную жизнь. Под небесами всех стран он посещал опытных куртизанок и занимался тем видом сексуального извращения, который был в моде в Вавилоне. Будучи уже в преклонных летах, ибо он принимал участие в большинстве походов Навуходоносора, в те редкие дни, когда полководец делал честь ложу своей супруги, он нуждался в кое-каких вспомогательных средствах. Он объедался снадобьями и заботился о том, чтобы Сусанну подготовили по его примеру молоденькие египетские и еврейские рабыни. В аристократических кругах Вавилона любовь теперь разыгрывалась лишь как гамма возбуждающих ощущений, как череда едва заметных касаний, вопреки нормальным способам, отмеренным природой. Из объятий бравого вояки Сусанна выходила скорее разбитая, нежели ублаженная.

* * *

С первого взгляда зеркала парадной залы ее не удовлетворили, она посчитала это помещение недостойным ее положения и обратилась к священнику с несколькими резкими упреками. Уж не принимают ли ее за проститутку, чья обязанность — возбудить клиента? Если этот чужестранец недоволен, тем ему хуже! Она выбранила обстановку, состоящую из дивана, двух скамеечек, пристенной статуи доброй богини Иштар и напротив нее — фаллического символа во всей красе.

Она потребовала темноты, но когда акт состоялся, желание немедленно уйти покинуло ее. В объятиях молодого и сильного мужчины ее воля ослабела, и она в свою очередь, как могла, вернула ему его ласки. Теперь она попросила открыть окно, выходящее в сад, и, удобно устроившись на диване, долго расспрашивала любовника. Когда мужчина удовлетворил женщину, ее все в нем интересует, но, будь он хоть гений, до этого — ничего.

Присев на краешек дивана, Виетрикс поведал ей о своих приключениях, а Сусанна сладострастно обвилась вокруг него. Ее мощные бедра, ее обильные, но всегда твердые груди бесконечно отражались в умело расположенных зеркалах. Взяв любовника за руку, она рассеянно старалась отвлечь его от рассказа. Добрая богиня Иштар и фаллос взирали на эту семейную сцену.

Виетрикс в свою очередь тоже задал ей несколько вопросов, касающихся ее жизни.

* * *

— Я еврейка, — сказала она ему, — но родилась в вавилонской земле. Совсем молоденькой, я, бедная сирота, невинная и робкая, — меня прозвали целомудренной Сусанной, — вышла замуж за человека моего племени по имени Иоахим. Он был святой и еще больше, чем я, сдержанный в вопросах любви, опасаясь, разумеется, пугающего зова плоти, против которого вот уже пятьдесят лет один пуще другого завывали наши пророки; он уважал меня и даже позабыл лишить девственности.

Известие об этом разнеслось по стране, и все холостяки Израиля и Иудеи, молодые хлыщи и богатые старики не упускали случая приударить за мной. Они подглядывали, выслеживали меня, как добычу, которая в один прекрасный день попадется им в лапы.

Однажды в сильную жару я решила искупаться в водоеме, расположенном посередине фруктового сада, примыкающего к нашему дому. У Иоахима было кое-какое имущество. Я послала своих рабынь за маслами, благовониями и мазями, необходимыми для моего туалета. О, в те времена он был совсем прост! Правда, я холила себя только ради себя самой, а это — одно из сладчайших наслаждений для очень молодых женщин. Я приказала рабыням запереть дверь в ограде сада.

Уже ощущая, как мои члены восхитительно погружаются в воду, я внезапно услышала как будто шорох листвы. О ужас! Среди широких пальмовых листьев я разглядела одновременно четыре блестящих глаза, потом два старческих лица, сведенных страшной судорогой. Ах, негодные! Возмущенная, я рванулась за своей одеждой, стараясь скрыть от их глаз руками свои женские прелести. Но старцы направлялись ко мне. Туг я узнала их: это были два старейшины общины, уполномоченные судить наши проступки и правонарушения с высочайшего одобрения вавилонского правительства.

— Здесь никого нет, — сказал мне один из них. — Дверь крепко заперта. Сусанна, мы оба любим тебя, отдайся нам!

— Оба! Ну вы и хватили! Если бы я захотела изменить своему супругу, — произнесла я, смеясь и плача, — так уж с кем-нибудь посвежее вас. Давайте-ка, идите отсюда.

Мне удалось схватить тунику.

Но они, похоже, задумали что-то недоброе.

— Если ты не хочешь нам отдаться, мы так устроим, что ты будешь ославлена. Подумай, еще есть время.

— Уходите! — и я закричала во весь голос.

Туг они сами распахнули дверь и еще громче, чем я, стали звать прохожих, моего мужа, прислугу.

— Отсюда только что вышел молодой человек, с которым эта женщина совершила преступление блуда и прелюбодеяния! Мы свидетельствуем! Она должна умереть, таков закон. Кстати, мы судьи. И приговариваем ее к смерти!

Ах, что за скандал! Все — и мои друзья, и мои обожатели, и толпа — были в восторге: целомудренную Сусанну застали на месте преступления!

Меня отвели в тюрьму. Иоахим был ошеломлен и не нашел, что сказать в мою защиту. Быть может, мужчина, верность которому я хранила, несмотря на его непригодность к любовным ласкам, действительно поверил, что обманут!

Я уже начинала сожалеть о своей бессмысленной верности.

Я ожидала своей участи в тюрьме, когда на третий день случилось странное происшествие. Молодому человеку по имени Даниил, который ухаживал за мной, но которого я едва замечала, удалось добиться от окружения царя Навуходоносора, куда сам он входил в качестве ученика волхва, и, как говорили злые языки, наложника, чтобы ему было дозволено допросить обоих старцев. Два седобородых старейшины, допрашиваемые сосунком, — можешь себе представить, какая бестолковщина царила при дворе этого великолепного Навуходоносора?!

Даниил привел их в замешательство, поочередно задавая каждому вопросы о деталях происшествия. Ему удалось сбить их с толку… Так или иначе его правоту признали хотя бы уже потому, что по своему положению он был более влиятельным. Народ оправдал меня, и смертный приговор моим обвинителям, согласно закону Моисея, был произнесен при всеобщем одобрении.

Меня бы не предали смерти. Приговор был чистой видимостью. Все, кого смущала моя добродетель, были бы глубоко опечалены при виде того, как меня казнят: не из-за моей кончины, а потому что желали совершить более изощренную месть.

Так что я отказала двум богатым, влиятельным людям, которые честно вознаградили меня за доблесть моей невинности.

Я кричала, устроила скандал, понадеялась на добродетель своих соотечественников, как на свою собственную. Я была молода.

Старцы, как положено, вскоре были помилованы и даже восстановлены в своих должностях. Они тут же приобрели самоуверенный вид, намекая, что совершенно не защищались, а просто хотели спасти меня! Разумеется, я им буду очень признательна. Может, я даже уже отблагодарила их! Мы были заодно!

Что касается Даниила, всем было очевидно: он тот самый молодой человек, что бежал из сада. Мол, как я была права, выбрав любовника, вхожего в окружение царя и, уж во всяком случае, опытного в любовных делах!