- Из ваших луков не отправить к Одину даже муравья!

Наконец удалось выбить из его руки меч. Но Эйрик по–прежнему не сдавался и, схватив обломок щита, сражался тем обломком. Он еще нашел в себе силы закричать:

- Собаки! Ни за что вам не одолеть меня!

Фриндмунд Железноногий приказал вывести вперед лучников. Эйрик встал против тех лучников, отбросив щит, совершенно безоружный, с высоко поднятой головой, и по–прежнему твердил, что никому в этой битве будет его не одолеть. Он плевался и всем своим видом выражал презрение.

И тогда херсир Фриндмунд, внимательно посмотрев на Эйрика, неожиданно приказал воинам расступиться и пропустить этого человека. Воины не посмели ослушаться — таким образом, Эйрик, единственный из всех викингов Бранда, остался в живых и выбрался из кольца врагов.

Харальд, узнав о решении Фриндмунда, был вне себя от гнева и приказал херсиру явиться. Конунг воскликнул, не скрывая ярости:

- Я слышал, ты отпустил Эйрика–викинга, вместо того чтобы его убить?

Фриндмунд спокойно отвечал:

- Не понимаю, чему ты удивляешься, сын Хальвдана! Этот проклятый Эйрик явился победителем. Что же мне еще оставалось делать?

Харальд воскликнул:

- Да ты в своем уме?! Он был один и безоружен, а с тобой находилось множество воинов.

Фриндмунд ответил конунгу:

- Хочу напомнить тебе, сын Хальвдана, то, что давно известно людям, пожившим в Мидгарде. Есть на свете вещи посильнее секир, пусть даже заговоренных. Хорошо, если ты ко мне сейчас прислушаешься, ведь рано или поздно придется и тебе столкнуться с тем, о чем ты не имеешь пока никакого понятия.

Харальд слышать ничего не хотел:

- Не может и быть такого, чтобы Эйрик, оставшись один против многих, да еще и с голыми руками, ушел, как подобает победителю.

Фриндмунд ответил:

- И тем не менее Эйрик — победитель!

Конунг приказал херсиру не попадаться

ему на глаза, пока он, Харальд, не успокоится. И даже не дал воинам как следует отдохнуть, и сам неустанно правил рулем своего дракона. Между прочим, спрашивал он у перебежчиков, которых становилось все больше и больше:

- Что там поделывает Рюрик, сын Олафа?

Те отвечали:

- Бьеоркский ярл сидит на камне перед горой.

Многие из окружения конунга, слыша это, смеялись над Рюриком, но Харальд не смеялся. И те из его врагов, которые не успевали бежать, плавали в собственной крови.

Рунг Корабельщик к тому времени совсем постарел. По–прежнему обитал он вдали от всех в хижине на северном берегу Бьеорк–фьорда. От ветра с моря была построена им каменная стена, на нее вешал он сети. Было у него несколько овец, а кроме того, рядом располагался птичий базар, и оттуда добывал он яйца. В тот день лодка Рунга лежала на катках под навесом, а сам он оказался дома. Он заметил ярла, который ходил вдоль берега, выждал, когда Рюрик все–таки подойдет поближе, и сказал:

- Вижу, моей голове долго быть на моих плечах!

Тогда Молчун ответил:

- Послушай, Рунг. У меня столько воинов, что я могу устроить хорошую взбучку самому Косматому, и нисколько не страшусь его, путь даже приведет он всех турсов и троллей Исландии впридачу. Хватит моих сил — один, без всякой помощи смогу я справиться с Харальдом. Также я чувствую, что нипочем мне заделаться и конунгом норвегов.

Рунг ответил:

- А уж я подумал, что ты поумнел, не будешь самонадеянным, как прежде.

Рюрик промолчал на это, и тогда Корабельщик засмеялся и сказал:

- Знаю, что тебя ко мне гонит. Ведь не хвастаться своими берсерками ты сюда заявился! Так и быть, чтобы тебе было хоть как–то полегче, признаюсь — я ведь и сам так и не смог вскарабкаться на эту проклятую гору, хотя не уступал тебе в дерзости, особенно когда был молод. Я во многом тогда преуспел, можешь не сомневаться. А поймал меня на том же самом Хавр Хитрец. Тот Хавр воевал и у Гебридских островов, и на острове Барка — о нем многие слышали как об отличном викинге. К тому времени он совсем уж одряхлел, сидел себе на камне и издевался над юнцами, особенно над теми, кому нужно крылья подрезать, чтобы слишком не хвастались. Я возьми и подступись к нему со своим бахвальством — вот он и послал меня к самой радуге Хеймдалля. С тех пор здорово я прикусил свой язык и понял свою несвободу, хотя Хавр Хитрец просто надо мной посмеялся, и невдомек ему было, какую правду он мне открыл!

Рассказав об этом, Рунг вновь принялся за старое — таким уж он был человеком. Он вот что заявил Рюрику Молчуну:

- Впрочем, ты можешь в любое время все исправить. Забери с собой все секиры, какие только найдешь в Бьеорк–фьорде, а заодно пару–другую заговоренных мечей — жаль, что у тебя всего две руки, благородный. Впрочем, если не одолеть тебе этой груды камней, соберись хотя бы сплавать на край Мидгарда. Постарайся–ка его достичь и убедишься, что подобное сделать гораздо труднее, чем сражаться с Косматым и всеми его людьми или грабить саксов. Если ты хоть на это осмелишься, так и быть, помогу с хорошим кораблем. Или, по крайней мере, удостоишься моей похвалы!

Рюрик тогда невольно воскликнул:

- Хороша похвала того, от которого шарахаются по всей Норвегии добрые люди.

Рунг спросил:

- А тебе важнее одобрение безмозглых бакланов? Я построю дракон, какого еще не бывало, но только тогда, когда ты займешься настоящим делом.

Спросил ярл:

- По–твоему, броситься сломя голову на край Мидгарда лишь затем, чтобы за него заглянуть — стоящее дело?

- Тогда возвращайся высиживать яйца, — заявил Рунг. — И нечего тебе здесь делать.

Он отвернулся и больше с Рюриком не разговаривал.

Харальд с тех пор не прощал Фриндмунда и не раз в присутствии своих воинов укорял его, однако Железноногий отвечал с достоинством:

— Поживи с мое на свете, конунг! Эйрик — победитель! Что я мог поделать?

Попав в опалу, Фриндмунд вел себя достойно и ходил с поднятой головой. А сын Хальвдана вот как расправился с Гисли Лежебокой: конунг знал, что в открытом бою Лежебока весьма опасен. Харальд послал к простодушному Гисли богатые дары и зазывал к себе в Тронхейм, он всячески льстил Лежебоке и превозносил его подвиги. В этом искусстве Харальд превзошел даже своего отца, который и перед унижением не останавливался, если это нужно было для дела. Заявлял Косматый, что не желает даже и вспоминать прошлое, а уж такой великий викинг, как Гисли, непременно должен быть его, Харальда, другом. Он многое еще чего предпринял; Лежебока наконец поверил и появился в Тронхейме с несколькими берсерками. Харальд всех их принял и усадил за стол в своем доме, и как только те уселись, дал знак дружинникам: на гостей набросились со всех сторон. Однако Лежебока успел вскочить. Тяжелой скамьей крушил он все подряд — никто не смел к нему подступиться. Убив многих и захватив их оружие, Лежебока со своими людьми закрылся в доме конунга. И прошло так несколько дней: вина и пищи людям Гисли хватало, они поклялись после такого вероломства держаться до конца. А конунг поклялся никого из них не оставить в живых. Он приказал тревожить их днем и ночью, с тем чтобы не могли Лежебока и его люди отдохнуть: воины Косматого делали вид, что вот–вот набросятся на дом