Другой распространенный способ, которым мы научились контролировать, – это стать ментальным. Энергия уходит из тела в голову, где мы чувствуем себя в безопасности, защищенности и держим все под контролем. Мы раскладываем свой опыт по коробочкам, чтобы жизнь не казалась ошеломляющей. Мы думаем, что что-то знаем, но на самом деле это блокирует нас от всякого истинного знания. Я никогда не осознавал, какой коварной может быть такая защита. Цинизм и сарказм, которые часто сопровождают интеллектуальную защиту, могут быть смертоносными.

Мы отгораживаем от себя то, что непостижимо или пугающе. Мы отвергаем это, часто становясь в своей праведности насильственными. Прикрывая огромный страх и подавленный гнев, мы напряженно пытаемся сделать вещи соответствующими нашим умственным конструкциям. Я хорошо это знаю. Это один из главных способов, которым я научился защищаться. Я был свидетелем того, как это использовали оба моих родителя, и думаю, что эта защита более всего характерна для еврейской обусловленности. В ашраме в Индии, где я все еще живу некоторую часть года, есть программа для приехавших первый раз. Часто люди начинают с терапевтических групп и потом работают в том или ином качестве в коммунах. Конкретные группы и рабочие проекты рекомендуются и создаются с целью дать людям то, что им нужнее всего для их эмоционального и духовного роста. Когда я впервые попал туда пятнадцать лет назад, то был полон всевозможных духовных и психологических идей о том, как направлять мой духовный рост. Но группы, предложенные мне, и проекты моего развития были сфокусированы на том, чтобы вывести меня из постоянного думанья. Сам я не осознавал, насколько был ментален, но для других это было очевидно. Я провел четыре года, занимаясь ручным трудом: столярным делом, уборкой, строительством, – совершенно отделенный от всего, что делал в прошлом. Особенно от таких вещей, как терапия или медицина. Время от времени я сопротивлялся и выходил из себя, но где-то внутри знал, что это было именно то, что нужно. Теперь я невероятно благодарен за этот опыт, хотя сам вряд ли создал бы его.

Борец/бунтарь внутри выражает ярость нашего раненого Ребенка, выходя наружу, чтобы бросить вызов любой угрозе, вторжению или насилию. Он всегда говорит: «Нет!» Наш бунтарь дает нам храбрость разбить оковы обусловленности, уловить притворство, отрицание и иллюзию, окружающие нас, и вырваться, наконец разрушив все, что обыденно, вежливо и традиционно.

Но в борьбе и бунте наш гнев бессознателен. Мы теряемся в реакции нападения и защиты, постоянно подозрительные, всегда начеку, боясь подвергнуться насилию и быть непонятыми. Мы становимся импульсивными и приходим к поспешным заключениям, вместо того чтобы уделить время и понять, откуда приходит другой человек. Гнев и реакция становятся способом не чувствовать боль, страх, беспомощность, горе и скорбь в душе. Борец может быть одержим манией противоречия. В таком праведном высокомерии бунтарь начинает отождествляться со своей негативностью. Все превращается в борьбу, и он живет в боксерской стойке, непрерывно предвкушая – и даже создавая – конфликт.

Здоровый аспект этого стиля компенсации состоит в том, что мы соединены с гневом внутри и умеем его выражать. Мы вышли из подавленности, но пока еще не вычистили реактивность и паранойю борца. Это все еще бессознательная часть нашей защиты, и она приносит много изоляции и боли.

Один из самых простых способов защиты испуганного ребенка – просто «улететь», удалиться в собственный мир, отозвав энергию от угрожающего объекта, Я прятался в глубоко скрытое внутреннее убежище, которое всегда было частью меня, сколько я себя помню. Фактически, оно было и остается моим самым глубоким укрытием от страхов выживания. Я называю его своей «пещерой». Я закрылся и научился жить в одиночестве. Я осознаю, что каждый раз, открываясь, я на самом деле выхожу из удобной пещеры, где был один и удобно занимался собственным делом. Когда я впервые начал это осознавать, то заметил, что достаточно малейшего разочарования, чтобы захотелось отступить обратно в свою пещеру. Мои любовные партнеры были разочарованы и приходили в бешенство из-за моих постоянных уходов в себя каждый раз, когда происходило что-то неправильное. Стоит мне почувствовать угрозу, и я практически недостижим. Многие из нас знают, что быть в близких отношениях означает выйти из пространства самоуглубленности, в котором мы совершенно погружены в себя и приходим в ужас от возможности открыться. В этом одиночестве есть некоторая сила, но оно не продуктивно.

Наш «отшельник» несет сильное чувство отступления и безнадежности, которое может быть практически непроницаемым. Уход в себя очень близко связан с невероятным горем, которое мы держим внутри. Но, чтобы почувствовать боль, мы должны отпустить безопасность одиночества, самоуглубленности и безнадежности. До тех пор, пока наша углубленность в себя остается бессознательной компенсацией, она удерживает нас изолированной от наших чувств. Мы «улетаем», приходим в замешательство, удаляемся в фантазии, регрессируем в безответственного ребенка и остаемся отсоединенными от самих себя.

Мы называем самоустраненность «защитой поэта», потому что она защищает поэта внутри каждого из нас, того, кто высоко чувствителен, одинок и интроспективен. Положительный аспект этой защиты состоит в громадной энергии, которая иначе могла бы быть потраченной на попытки гармонизировать, бороться или контролировать вместо творчества и интроспекции. Но «отшельники» могут быть также чрезвычайно обеднены эмоционально, сами того не зная, и нагромождать бессознательный гнев за прошлые оскорбления их достоинства.

Как Внутренний Ребенок научился защищаться:

1) угождение – попытка смягчить энергию;

2) контроль – попытка контролировать энергию;

3) борьба – попытка победить энергию;

4) уход в себя – уход от энергии.

Наши компенсации – это не только привычные бессознательные образцы поведения. Компенсации формируют систему верований, основанную на недостатке любви и поддержки в детстве. Эта система похожа на фильм, который прокручивается у нас в голове и определяет то, как мы видим и чувствуем окружающий мир. Например, угождая, мы верим, что быть прямыми и утверждающими опасно. Контролируя, боимся, что без контроля случится что-то ужасное. Борясь, мы убеждены, что стоим перед выбором: бороться или оказаться под контролем. Когда мы уходим в себя, то не сомневаемся, что мир – слишком нечувствительное место, чтобы в нем долго оставаться. Пока проигрывается этот фильм, мы не видим окружающую жизнь такой, какая она есть. Мы видим ее сквозь призму раненого Ребенка. Образцы и верования, которые мы формируем о жизни, развиваются из первоначальных впечатлений. В бессознательном мы все еще видим мир таким, каким он предстал перед Ребенком, его убеждения укореняют нас в иллюзорном, но негативном и знакомом мироощущении.

Какое-то событие в настоящем может запустить внутри цепную реакцию. Например, кто-то нам говорит слова, которые мы интерпретируем как унизительные. Тотчас же наша стража вскакивает, и мы чувствуем недоверие. Утверждение, было оно правильным или нет, запустило фильм, потому что спровоцировало что-то внутри, что помнит, как были преданы наши невинность и доверие. Теперь мы воспринимаем этого человека как врага. В фильме говорится: «Мне лучше поостеречься; если я откроюсь, мне причинят боль». Или: «Я должен о себе позаботиться, потому что я никому не нужен, и мир – это не дружественное место». Или: «Если я не возьму то, что мне нужно, я никогда этого не получу». Или: «Люди в массе заинтересованы в том, чтобы подавить мое творчество и жизненные энергии, поэтому я должен бороться за то, чего хочу», и так далее. Как только начинается фильм, остановить его трудно, и иногда он продолжается гораздо дольше двух часов.