Финт позволил небольшой паузе воцариться – и тут же отречься от престола. Он попытался воспроизвести тот характерный звук, с которого Соломон начинал разговор, добавляя ему приятности и задушевности, и промолвил:

– Ммм, я вам бесконечно признателен, мадам, и, раз уж зашла речь, если вы не возражаете, мне бы где-нибудь посидеть тихонько, прийти в себя да отдышаться, пока Симплисити собирается. Мне все-таки здорово досталось.

Миссис Мэйхью тотчас же по-матерински захлопотала над гостем.

– Ох, бедный, милый мальчик! – воскликнула она. – Как вы, должно быть, страдаете! Вы серьезно ранены? Не послать ли за доктором? Может, вы приляжете?

Финт поспешил задавить грядущий кошмар в зародыше и, не переводя дыхания, запротестовал:

– Нет-нет, пожалуйста, не надо, мне бы просто побыть одному минуту-другую, чтоб оправиться, если не возражаете. Мне сразу полегчает.

Суетясь, как курица вокруг единственного цыпленка, миссис Мэйхью повела гостя по коридору и открыла дверь в комнатушку, всю отделанную белой и черной плиткой, с великолепным клозетом, не говоря уже об умывальном тазике. Тут же стоял кувшин с водой.

Едва оставшись один, вдали от посторонних глаз, Финт попытался с помощью воды хоть что-нибудь сделать с волосами, которых, по счастью, не коснулись заботливые руки мистера Тодда, кое-как привел себя в порядок и воспользовался клозетом. И подумал: что ж, в глазах миссис Мэйхью он герой, но речь-то идет о Симплисити, верно? А сама Симплисити вроде бы отлично поняла все то, что он сказал накануне, – и сама была крайне заинтересована в этой прогулке.

Финт в жизни не слышал афоризма «цель оправдывает средства», но, учитывая, где и как он рос, этот принцип вошел в плоть и кровь. Так что, выждав некоторое время и картинно постонав малость, Финт вновь перевоплотился в героя и вышел из отхожего места, готовый к встрече со своей юной леди.

Миссис Шарплис ждала в прихожей; на сей раз она взглянула на Финта не без робости – как и полагается смотреть на человека, попавшего в новости, и какие новости! А поскольку день выдался такой хороший, у Финта хватило великодушия одарить ее сдержанной улыбкой; ответом ему была жеманная гримаска, наводившая на мысль, что военные действия хоть и не вовсе позабыты, но по крайней мере временно приостановлены. В конце концов, он сейчас – раненый герой, а это что-нибудь да значит, даже для таких, как миссис Шарплис.

Однако Финт заметил, что миссис Шарплис взяла со столика в прихожей записную книжечку – люди такими пользуются для заметок, к ним еще крохотный карандашик на шнурке крепится. Значит, экономка полагает, у нее будет повод что-то записать. Финт, который всегда держался от алфавита подальше, внезапно пожалел, что так и не занялся вплотную столь занудным делом, как чтение, – оно всяко лучше, чем разбирать буквы медленно, по одной за раз. Поздно, слишком поздно! – наверху лестницы возникло какое-то движение, и миссис Мэйхью сошла вниз, ведя за руку Симплисити, – она спускалась очень осторожно, сперва нащупывая одной ногою нужную ступеньку и только потом переставляя вторую ногу. Это заняло какое-то время, по ощущениям Финта, где-то с год, пока обе дамы наконец не оказались в прихожей.

Миссис Мэйхью улыбнулась ему улыбкой, которая оставляла желать, но Финт глядел только на Симплисити. Он отметил, что миссис Мэйхью заботливо снабдила ее капором и шалью, почти закрывавшими лицо, а значит, по большей части и синяки, которые уже постепенно сходили. Поймав взгляд Финта, Симплисити так и засияла – о да, это было самое настоящее сияние, потому что капор окружал ее на манер ширмы так, что лицо было словно подсвечено.

Финт подал даме руку.

– Здравствуйте, Симплисити; я так рад, что вы согласились выйти со мной на небольшую прогулку.

Симплисити протянула ему ладошку, легонько сжала его пальцы и сказала… что-то, чего Финт не расслышал; она повернула голову чуть в сторону, так что он заметил синяки на ее шее, и тот груз, что он носил в себе, почти не замечая, внезапно ожил и зашептал ему: «Гады тебе за это ответят!» В тот миг ему померещилось, будто в глазах Симплисити что-то блеснуло, как вспыхивает падучая звезда на пути к земле; он такую видел только раз, очень давно и очень далеко, на Хампстед-Хит, а других с тех пор и не случилось, потому что если ты тошер, так на падучие звезды особо рассчитывать не приходится. А Симплисити так и не выпустила его руку, что было необыкновенно приятно, но непрактично, разве что Финт собирался всю дорогу пятиться спиной.

В конце концов Финт осторожно высвободился, обошел девушку кругом, взял за другую руку, все одним движением – никто не пострадал! – и бережно повел ее к калитке, на цыпочках пробираясь через крохотный палисадничек перед домом, где несколько роз пытались изменить мир к лучшему. В наши дни такое все чаще видишь, думал про себя тошер; люди, у которых наконец-то достало денег поселиться в приличном квартале, пытаются даже свои маленькие садики превратить в миниатюрное подобие Букингемского дворца.

Неспешно гулять по Лондону ему доводилось нечасто; в конце концов, он же Финт, проворный и верткий, он нигде не задерживается подолгу, чтоб не сцапали. Но сейчас на руку его опиралась Симплисити, и он понимал, как ей нужна его поддержка, и замедлял поступь, а в результате замедлялись и мысли, так что кусочки головоломки сходились аккуратно и четко, а не наспех и как попало. Финт оглянулся на миссис Шарплис: она шла позади, чуть поотстав. Время едва перевалило за полдень, в этой части Лондона гулять было одно удовольствие; в ясном солнечном свете он чувствовал себя до странности счастливым и совершенно в своей стихии – под руку с девушкой. Симплисити подстроилась под его шаг; всякий раз, как Финт к ней оборачивался, она улыбалась ему, и вокруг царили мир и покой, которые в трущобах воцаряются разве что к часу ночи, когда мертвецы уже свое откричали, а живые вдребезги пьяны и плевать хотели на всех и вся. Внезапно Финту стало все равно, опознает Симплисити что-нибудь важное или нет; довольно было уже того, что они рука об руку прогуливаются по улице.

Однако ж некая часть Финта, которая финтить и уворачиваться никогда не разучится, направляла его глаза и уши, заставляла вслушиваться в каждый шаг, вглядываться в каждое лицо и наблюдать за каждой тенью, просчитывать, прикидывать, оценивать и делать выводы. Но тут впереди замаячила старуха по прозвищу Дряблая Молли, и Финт сосредоточил внимание на ней.

Дряблая Молли долго представляла для Финта неразрешимую загадку: тошер все ломал голову, откуда берутся цветы, которыми она торгует на улицах, – эти ее хрупкие, изысканные букетики и бутоньерки. Однажды старуха, по лицу которой во все стороны разбегались непоседливые морщины, рассказала ему откуда, и с тех пор Финт никогда более не смотрел на кладбища прежними глазами. У него аж мурашки пошли по спине; но он рассудил так: наверное, когда ты так стар, что будешь постарше многих, похороненных под твоими ногами, и, стало быть, и сам какого-никакого уважения заслуживаешь, так почему бы и не «позаимствовать» цветочки, рассыпанные по надгробиям свежих могил. Кому с того хуже-то? А если задуматься, так цветы, украденные у незабвенных усопших, которые, посмотрим правде в глаза, уже едва ли способны вдохнуть аромат, тем не менее помогают выжить славной старушке.