По улицам уже скользили длинные вечерние тени, когда она устало поднялась по ступенькам к двери Лизбет и Эдмонда. В окнах не было видно приветливых огоньков свечей, хотя она, в общем-то, и не рассчитывала, что ее будут ждать именно сегодня. Она написала Лизбет о том, что непременно приедет, но не смогла назвать хотя бы приблизительную дату, не говоря уже о времени.

Дебора потянула за шнурок звонка. Он откликнулся оглушительным звоном, разнесшимся по всем уголкам дома. Она ждала. Не услышав звука приближающихся шагов с другой стороны двери, Дебора заволновалась, что Лизбет может и не оказаться дома. Она достала письмо сестры и сверилась с указанным в нем адресом.

Затем снова позвонила. Ответом была тишина. Сердце испуганно забилось у нее в груди. Может, стоит обратиться к кому-нибудь из соседей? Но ближайшие дома были темны и, очевидно, заперты на ночь. Люди, проходившие мимо, двигались целенаправленно, с нахмуренными и сосредоточенными лицами, опустив глаза и не глядя друг на друга.

Когда Дебора потянулась к звонку в третий раз, дверь отворилась. С облегченным вздохом она переступила порог – и остановилась.

Она ожидала увидеть служанку. А в женщине, стоявшей в дверях, она хоть и с трудом, но узнала свою сестру. Она помнила Лизбет смешливой девушкой с живыми голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы. А эта женщина была печальной, робкой и незаметной – тенью прежней хохотушки. Волосы ее были заплетены в косу, словно у нее не было времени привести их в порядок, а кожа поражала смертельной желтизной. На руках она держала ребенка.

– Дебора? Это действительно ты?

– Да. – Дебора кивнула, растерянно глядя на сестру и пытаясь совместить образ прежней Лизбет с тем, что увидела. – Я приехала не вовремя?

– Нет, нет, что ты. Я жду не дождусь тебя! – Лизбет свободной рукой обняла сестру. – Я так скучала по тебе. Я скучаю по всем вам. Расскажи мне о Рейчел, о Долине, о моих подружках. Я хочу узнать последние новости. Прошло очень много времени с тех пор, как я последний раз разговаривала с кем-то, кто мог внятно ответить на мои вопросы.

Говоря это, она одной рукой трясла ребенка, и движения ее были очень нервными.

– Для начала давай закроем дверь, – предложила Дебора.

– Разумеется, – согласилась Лизбет и хлопнула дверью, отрезая последний робкий лучик света, который сочился с улицы в мрачную, угрюмую комнату. – Хочешь, повесь накидку на крючок и пойдем в гостиную.

Она пошла впереди Деборы и свернула в комнату, расположенную по правой стороне короткого коридорчика.

Здесь тоже не горело ни одной свечи, а в камине не пылал огонь. И Лизбет почему-то не спешила разжечь его.

Дебора развязала ленты на шляпке, решив пока оставить свои замечания при себе. Она протянула руки.

– Ну-ка, покажи мою племянницу.

Лизбет осторожно передала ей ребенка. А потом с усталым вздохом упала на софу, по-прежнему, впрочем, не зная, куда девать руки. Она пригладила волосы, коснулась лица, сложила их на груди и снова опустила на колени.

Малышка спала. От нее пахло молоком, а мягкие светлые локоны делали ее похожей на ангелочка.

В Деборе проснулся материнский инстинкт. А ведь она, может статься, беременна… Пожалуй, впервые после того, как она покинула Дерби, мысль об этом не привела ее в отчаяние.

– Она просто красавица. Как вы ее назвали? – очарованная, поинтересовалась она.

– Памела.

– В честь мамы? – с улыбкой заметила Дебора, имея в виду свою приемную мать. – Она была бы рада.

– Да, я тоже так думаю. – Лизбет перекинула косу на грудь и принялась яростно теребить кончик. – Ты не могла бы зажечь свечу?

Лизбет вздрогнула и очнулась.

– Свечу? – Она отрицательно покачала головой. – Эдмонд полагает, что мы должны ограничить расходы на содержание этой гостиной. Собственно говоря, я уже собиралась лечь в постель, когда ты приехала. Если я не могу зажечь свечу, то какой смысл сидеть в темноте?

По-прежнему держа ребенка на руках, Дебора осторожно выскользнула из накидки и положила ее на один из стульев, стоявших напротив софы. Комната выглядела голой – ни ярких ковров на стенах, ни картин. Атмосфера здесь была мрачной и гнетущей, как на похоронах.

Дебора присела на стул и положила спящую девочку себе на колени.

– Лизбет, расскажи мне, пожалуйста, что у вас произошло.

Ее вопрос, похоже, прорвал плотину давно сдерживаемых чувств и эмоций.

– Дебора, все пошло прахом, все! – Ее сестра захлебнулась слезами. – Эдмонд не знает о том, что ты собиралась приехать… Он запретил мне писать вам… Он очень рассердится…

– Значит, мне придется его успокоить.

При звуках материнского голоса ребенок вздрогнул и заворочался. Дебора принялась успокаивающе гладить малышку по спине, чтобы она снова заснула.

– Да, да, конечно, у тебя это непременно получится. Ты сделаешь так, что все опять станет хорошо. Ты всегда так делала. – Лизбет продолжала: – Эдмонд не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о том, в каком отчаянном положении мы оказались. Он растерян, и я понимаю, что он чувствует, но жить так дальше не могу. Я хочу вернуться домой, Дебора, но он отказывается даже обдумать такую возможность. Все в Айлэме считают, что у него замечательное положение, важная и ответственная должность, и он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что его попросту выгнали.

– Что же случилось? – спросила Дебора.

– Герцог более не желает его видеть. Он вышвырнул Эдмонда без выходного пособия, не сказав даже «до свидания».

– Без всяких объяснений? – недоверчиво переспросила Дебора. В конце концов, герцог по определению должен быть разумным человеком.

– Именно так! – воскликнула Лизбет, вскочила и принялась мерить шагами комнату. На ее щеки постепенно возвращался румянец.

– Однако Эдмонд должен хотя бы догадываться, в чем дело.

Лизбет остановилась.

– Он полагает, что его уволили из-за речи, которую герцог произнес в палате лордов. Герцог настоял на том, чтобы написать ее самому, в результате чего там оказалось несколько диких идей относительно того, какое место в обществе должен занимать средний класс. Достаточно будет сказать, что речь его приняли очень прохладно. Герцог стал героем многочисленных отвратительных, злобных шаржей. В общем, его выставили на посмешище. Карикатуристы в этом городе жестоки, а люди обычно с радостью подхватывают насмешки и издевательства.

– В том, что речь провалилась, есть вина Эдмонда?

– Нет! Муж говорит, что очень удивился, когда герцог принялся обвинять его в том, чего он не делал. Впоследствии, однако, когда над герцогом принялись насмехаться в открытую, он обвинил во всем Эдмонда. И вдобавок очернил его в глазах всех знакомых. До этого злосчастного случая мы были довольно популярны. А теперь нам перестали присылать приглашения, и друзья нас покинули.