— Знаете, кто один из моих любимых художников? — неожиданно спросил Бад.

— Кто?

— Может быть, вы и не знакомы с его творчеством… Это Чарльз Демут.

4

Лео Кингшип облокотился на стол, переплёл пальцы и стал внимательно рассматривать холодное молоко в своем стакане, как будто надеялся увидеть там будущее.

— Ты часто с ним встречаешься, не правда ли? — спросил он.

Мэрион с рассчитанной медлительностью поставила кофейную чашку и только после этого посмотрела на отца поверх разделяющей их белоснежной скатерти, хрустальных бокалов и серебряных приборов. На ее разрумянившемся лице появилось замкнутое выражение. Сверкающие стекла очков скрывали ее взгляд.

— Вы имеете в виду Бада? — переспросила она, делая вид, что сомневается, правильно ли она поняла отца.

Он подтвердил кивком головы.

— Да, — резко произнесла Мэрион, — очень часто. Он зайдет за мной сюда минут через пятнадцать. — Она пристально посмотрела на отца, опасаясь, как бы не вспыхнул спор и не испортил ей настроение, и, в то же время, приветствуя возможность рассказать, наконец, о своих чувствах к Баду.

— А как у него с работой?.. Есть перспективы?

— Он пока стажируется, — ответила она после краткого молчания. — Но через несколько месяцев его, возможно, назначат начальником отдела. Почему это вас интересует?

Она улыбнулась одними губами.

Кингшип снял очки, его голубые глаза замигали под холодным взглядом Мэрион.

— Он был у нас на обеде, Мэрион. Раньше ты никого сюда не звала. Разве это не дает мне оснований для некоторых вопросов?

— Бад живет в меблированных комнатах, — объяснила она. — Когда я не могу составить ему компанию, он обедает один, поэтому я его и пригласила.

— Значит, если ты не приходишь сюда, то проводишь вечер с ним?

— Да, чаще всего. Что плохого в том, что мы оба пытаемся скрасить наше одиночество? Мы и работаем близко друг от друга!

Она почувствовала раздражение от необходимости как бы оправдываться и твердо добавила:

— Мы встречаемся, потому что у нас много общего и мы испытываем большую взаимную симпатию.

— Следовательно, мои вопросы обоснованны, не так ли? — мягко осведомился Лео Кингшип.

— Это человек, которого я люблю, а не проситель, добивающийся работы на ваших заводах.

— Мэрион…

Она взяла из серебряной чаши сигарету и закурила.

— Я чувствую, он вам не нравится.

— Разве я это сказал?

— Потому, что он беден.

— Это неверно, Мэрион, и ты понимаешь это.

Наступило гнетущее молчание.

— То, что он беден, трудно не узнать, — снова заговорил Кингшип, — он упомянул об этом но меньшей мере три раза в течение вечера. Не считая рассказа о даме, которая снабжает его мать заказами для шитья.

— А что плохого в том, что его мать занимается шитьем?

— Ничего, Мэрион, ровным счетом ничего. Все зависит от того, как об этом говорить… Знаешь, кого он мне напоминает? У нас в клубе есть один тип, который немного прихрамывает — у него одна нога не сгибается. Так вот, всякий раз, когда мы играем в гольф, он предупреждает нас: «Главное, не ждите меня, ребята. Я могу вас задержать из-за этой несчастной ноги». После такого предисловия мы, само собой, передвигаемся очень медленно, а если нам случается его обогнать, то нас мучает совесть.

— Не вижу связи, — сухо произнесла Мэрион.

Она встала из-за стола и направилась в гостиную. Оставшись один, Кингшип растерянно провел рукой по своим мягким седым волосам. В гостиной Мэрион подошла к широкому окну, выходящему на Ист-Ривер. Она стояла очень прямо, придерживая рукой тяжелую гардину. Скоро она услышала шаги отца.

— Поверь, Мэрион, — робко сказал он, — я забочусь только о твоем счастье. Я знаю, что не всегда был достаточно… внимателен, но разве я не изменился с тех пор, как Дороти и Эллен?..

— Это правда, — сделав над собой усилие, признала Мэрион. — Но мне скоро исполнится двадцать пять лет… Я независимая женщина. У вас нет оснований обращаться со мной так, будто я…

— Я просто хочу, чтобы ты не поступила необдуманно, Мэрион.

— Не беспокойтесь.

— Это единственное, о чем я тебя прошу.

— Почему он вызывает у вас такую неприязнь? — помолчав, спросила Мэрион.

— Ты ошибаешься. Но он… Как бы тебе сказать? Я…

— Может быть, вы боитесь потерять меня? — удивленно проговорила Мэрион.

— Я уже потерял тебя, когда ты перестала жить здесь.

— В сущности, вы должны быть ему благодарны, — отрывисто произнесла Мэрион, поворачиваясь лицом к отцу. — Знаете, мне совсем не хотелось приводить его сюда. Едва я его пригласила, как тут же пожалела об этом. Но он стал настаивать. «Это ваш отец, — говорил он. — У него никого нет, кроме вас… Он, должно быть, чувствует себя совсем одиноким». Бад придает семье большое значение. Гораздо большее, чем я. Вместо того чтобы относиться у нему враждебно, вам следовало бы благодарить его. Он может только сблизить нас.

— Я очень хотел бы верить ему, — сказал Кингшип. — Он, вероятно, порядочный человек. Мне только необходимо убедиться, что ты не совершаешь ошибки.

— Вы собирали о нем сведения? Установили за ним слежку?

— Нет, нет, что ты!

— Но вы так поступили, помните, когда за Эллен начал ухаживать молодой человек, который не пришелся вам по вкусу.

Эллен в то время было всего семнадцать лет, и дальнейшие события подтвердили мою правоту, ты не находишь?

— Но мне уже двадцать пять, и я знаю, чего хочу. Если только вы попробуете шпионить за Бадом…

— Мне это и в голову не приходило!

— Я люблю его, — сказала Мэрион напряженным голосом. — У меня к нему глубокое чувство. Знаете ли вы, что это значит — иметь, наконец, любимого человека?

— Мэрион, я…

— Так вот, если вы сделаете что бы то ни было — слышите, что бы то ни было — и заставите его почувствовать себя здесь нежеланным гостем… я никогда вам этого не прощу! И, клянусь вам, никогда в жизни больше с вами не заговорю!

Она снова повернулась к окну.

— Но я и не думал ни о чем подобном, Мэрион… — снова сказал отец, глядя с несчастным видом на казавшуюся ему враждебной спину дочери, и со вздохом опустился в кресло.

Через несколько минут у входной двери раздался звонок. Мэрион оставила свой наблюдательный пост и направилась в холл.

— Мэрион, — позвал Кингшип, вставая.

Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Из холла доносились приглушенные голоса.