— Предложи ему зайти на минуту, выпить что-нибудь.

— Хорошо.

После секундного колебания Мэрион добавила:

— Мне жаль, что я так говорила с вами.

Кингшип проводил ее взглядом, потом подошел к камину и посмотрел на свое отражение в висящем над ним высоком зеркале. Он увидел элегантно одетого мужчину на фоне роскошного интерьера.

Расправив плечи, он заставил себя улыбнуться и, с заранее протянутой рукой, направился к двери.

— Добрый вечер, Бад!

5

День рождения Мэрион пришелся на первую субботу ноября. С утра она на скорую руку убрала квартиру и в час дня входила уже в ресторан на Парк-авеню. Отец поджидал ее у входа. Он нежно поздравил ее, расцеловав в обе щеки. Улыбающийся метрдотель проводил их к заказанному заранее столику и отрекомендовал меню с чисто галльским лиризмом. Пышный розовый букет украшал стол. Садясь, Мэрион обнаружила под своей салфеткой белый пакетик, перевязанный золотой тесемкой.

Кингшип делал вид, что поглощен выбором вин. Мэрион, порозовевшая, с блестящими глазами, вынула из пакетика футляр, открыла его и увидела золотую с жемчугом брошку. Радостно вскрикнув, она горячо поблагодарила отца и погладила его руку, как бы случайно оказавшуюся рядом с ее собственной.

Брошка была тяжеловата, вычурной формы, но радость Мэрион была неподдельна. Ее растрогал не подарок, а сам поступок отца: до сих пор в день рождения своих дочерей Лео Кингшип неизменно преподносил им чек на сумму в сто долларов, заполненный рукой его секретарши.

Из ресторана Мэрион отправилась в институт красоты, потом вернулась к себе. В конце дня в передней раздался звонок. Она нажала на кнопку, открывавшую дверь первого этажа. Через минуту появился маленький посыльный из цветочного магазина с коробкой в руках. Он усиленно делал вид, что запыхался, но щедрые чаевые немедленно вернули ему дыхание.

Мэрион открыла коробку — там лежала прекрасная белая орхидея. На карточке стояло одно слово: Бад. Подойдя к зеркалу, Мэрион приложила цветок к лицу, потом, обрызгав водой мясистые лепестки, снова убрала в коробку и поставила ее в холодильник.

Он явился ровно в шесть часов. Позвонил два раза, снял одну из своих серых замшевых перчаток и смахнул с синего плаща пушинку. Дверь отворилась. Сияющая Мэрион стояла на пороге. На ее черном пальто выделялась своей белизной орхидея. Поздравив Мэрион, Бад поцеловал ее в щеку, чтобы не стереть помады, более яркой, как он заметил, чем в начале их знакомства.

Они направились в небольшой ресторан на Пятьдесят второй улице. Цены здесь были более скромные, чем в том ресторане, где Мэрион завтракала с отцом, тем не менее они показались ей высокими, так как она видела их глазами Бада. Они заказали коктейли с шампанским, луковый суп, отбивные… Когда после обеда Бад положил на поднос официанта восемнадцать долларов, Мэрион нахмурила брови, но Бад с улыбкой заметил, что они не каждый день празднуют ее рождение.

Чтобы не опоздать в театр — давали «Святую Иоанну» Шоу — они взяли такси. Билеты в шестом ряду Бад купил заранее. Во время антрактов Мэрион оживленно говорила о пьесе, об игре актеров, указывала Баду на присутствовавших в театре знаменитостей. Ее газельи глаза ярко блестели.

Когда они вышли из театра, Мэрион предложила пойти к ней, оправдываясь перед собой тем, что Бад и так истратил много денег.

— Я чувствую себя странником, впервые проникающим в святилище, — пошутил Бад, пропуская Мэрион перед собой.

— Вы увидите, у меня очень просто, — поторопилась сказать она, — квартира совсем небольшая.

Она открыла дверь, вошла и включила электричество. Затененные абажурами лампы мягко светились. Бад последовал за ней. Мэрион смотрела на него, ожидая его реакции, в то время как он разглядывал светло-серые стены, дубовую мебель, длинные, белые с голубым, полосатые занавеси.

— У вас прелестно, положительно прелестно.

Она отвернулась, чтобы отколоть орхидею, и неожиданно почувствовала себя так же неловко, как в первую их встречу. Бад помог ей снять пальто, потом стал рассматривать картины. Мэрион прикрепила цветок у ворота платья. Пальцы ее дрожали.

— А вот и наш старый друг Демут, — заметил Бад, любуясь картиной, висящей над низким книжным шкафом.

— Вы любите его?

— Очень.

Они стояли совсем близко друг от друга. Мэрион, смутившись, спросила:

— Хотите что-нибудь выпить?

— С удовольствием.

— У меня есть только вино.

— Вот и прекрасно… Но раньше, чем вы выйдете из комнаты, я хотел бы еще раз вас поздравить от всей души…

Он вынул из кармана небольшой футляр, обтянутый шелком.

— О, Бад, вы не должны были! Спасибо, спасибо, они очаровательны! — воскликнула Мэрион, вынимая из футляра серебряные серьги простой, но изысканной формы.

Она подбежала к зеркалу, чтобы их примерить. Бад пошел за ней, и когда она прикрепила их к ушам, обнял ее.

— Очаровательны не они, а вы, — прошептал он… — А где же вино, о котором шла речь? — смеясь, добавил он после долгого поцелуя.

Мэрион вернулась из кухни с оплетенной бутылкой итальянского вина и двумя бокалами на подносе. Бад тем временем снял пиджак и сидел по-турецки перед книжным шкафом, держа в руках открытую книгу.

— Вот не знал, что вы любите Пруста, — сказал он.

— Я обожаю его!

Мэрион наполнила два бокала и один из них протянула Баду. Потом сняла туфли и села на пол рядом с ним.

— Мне хочется прочесть вам одно место, которое мне особенно нравится, — предложил Бад, перелистывая томик.

— Я предпочла бы немного музыки, — откликнулась Мэрион.

— Слушаюсь, — ответил он, подходя к проигрывателю.

Он нажал на кнопку. Автоматическая ручка мягко поднялась, потом опустила на край пластинки свою змеиную головку. Закрыв крышку проигрывателя, Бад подошел к дивану и сел рядом с Мэрион. Раздались глубокие аккорды Второго концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова.

— Мне именно это хотелось послушать, — прошептала Мэрион.

Удобно прислонившись к пышным подушкам, Бад рассматривал гостиную, освещенную интимным светом единственной лампы.

— Здесь все прекрасно, — сказал он. — Почему вы не приглашали меня раньше?

— Не знаю… Боялась, что вам не понравится.

— Неужели вы думали, что мне может не понравиться квартира, обставленная по вашему вкусу?

Ловкие пальцы расстегнули ее платье. Своими теплыми руками она накрыла его руки и задержала их у груди.

— Бад, я никогда… никому не принадлежала…

— Знаю, дорогая. Вы могли мне этого не говорить.

— И никого до вас я не любила.