Макс нахмурился:

— В каком еще виде?

— Толстой! Ты изобразил меня жирной уродиной!

— Что?! — Глаза Макса стали круглыми от изумления. — Ничего подобного!

— Не отпирайся, я видела портрет, — сердито прищурившись, заявила София. — Ты продаешь свои картины?

Макс на мгновение задумался, а затем в его глазах зажглись веселые искорки.

— Да. Кстати, большинство картин, находящихся здесь, уже проданы. — Макс самодовольно улыбнулся. — Одну из них на прошлой неделе купил принц.

Принц! О Боже!

— Ты решил отомстить мне? Ты хочешь, чтобы весь мир увидел, какая я толстая?

Взгляд Макса скользнул по ее фигуре и остановился на пышной груди.

— О нет. Если бы я задумал отомстить тебе, то сделал бы это по-другому, в интимной атмосфере, наедине…

София покраснела:

— Прекрати! Скажи честно, чего ты добивался, изображая меня толстой коровой?

— Я не вижу на этом портрете того, что видишь ты, — пожав плечами, сказал Макс.

— В таком случае что ты на нем видишь? Макс на мгновение задумался.

— Знаешь, я вовсе не хотел оскорбить тебя этим портретом. Кстати, он входит в мою частную коллекцию, и я не собираюсь расставаться с ним.

Макс встал и подошел к картине. София еще раз окинула полотно внимательным взглядом. На портрете она была моложе, ее влажные глаза блестели, на губах играла таинственная улыбка. В конце концов, Макс не пририсовал ей третье ухо, не удлинил нос, не изобразил беззубой…

Ее взгляд скользнул по фигуре изображенной женщины: полная грудь, округлые формы, отсутствие талии… София вдруг все поняла и ахнула.

— Ты… ты изобразил меня беременной!

Макс улыбнулся:

— После этой ночи, я надеюсь, моя фантазия станет реальностью.

Однако София не унималась.

— Зачем ты это сделал? Отвечай! — топнув ножкой, потребовала она. — Зачем ты изобразил меня на портрете беременной?

Макс отступил на шаг, любуясь портретом.

— Я хотел представить себе, какой бы ты была, если б я не уехал и мы продолжали бы жить вместе. Хорошо получилось, правда? — Он перевел взгляд с картины на Софию. — Ты всегда была для меня самой прекрасной женщиной на свете, дорогая. И всегда останешься ею.

Сердце Софии сразу же растаяло. Муж говорил так искренне, так проникновенно…

Она попыталась взглянуть на полотно другими глазами и вскоре поняла, что ошибалась — этот портрет был не местью, он был выражением глубоких искренних чувств.

София откашлялась и показала рукой на другие картины:

— А на эти я могу взглянуть? Макс, поколебавшись, кивнул:

— Ну что же, взгляни…

Она сняла по очереди чехлы со всех полотен. На одном из них она была изображена в возрасте девятнадцати лет, ее глаза сияли от счастья. Однако глубоко во взгляде таилась робость, какая-то неопределенность.

София посмотрела в зеркало. Никакой робости и неуверенности в ней нет. На нее смотрела уверенная в себе, решительная женщина с гордо поднятой головой.

София улыбнулась. Ей нравился ее новый образ. Но пришлась ли она по душе Максу?

Она искоса взглянула на мужа, однако его лицо оставалось непроницаемым.

Отогнав неприятные мысли, София перешла к следующему портрету. На нем тоже была изображена она, но уже чуть постарше. Она сидела посреди цветущего луга, и ее волосы блестели в лучах солнца.

У Софии перехватило дыхание от восхищения, а на глаза навернулись слезы. Какой красивый портрет!

Она невольно прикоснулась пальцами к полотну. Интересно, когда Макс его написал?

На следующей работе еще не успели высохнуть краски. Здесь Макс тоже изобразил ее. Похоже, она постоянно владела мыслями мужа. София была изображена у камина в комнате, которую сразу узнала. В верхнем углу полотна была изображена клетка с попугаем леди Нили. Так вот что это за место. Макс изобразил ее в гостиной леди Нили, где они впервые встретились после долгой разлуки.

К горлу подкатил комок. София обвела взглядом картины в спальне Макса. На всех полотнах была изображена она! И все работы были сделаны с огромной теплотой и любовью.

Но один портрет поразил Софию больше остальных. На нем она была изображена старушкой — седовласой, с морщинистым лицом, но с живыми лучистыми глазами. Она сидела на скамеечке у дома, а рядом с ней сидел Макс. Его лицо тоже было покрыто морщинами, волосы серебрились, но вид был бодрый и подтянутый, а лицо сохраняло мужественное выражение. Пожилой Макс смотрел на свою немолодую супругу с таким восхищением и любовью, что София не выдержала и разрыдалась.

— Дорогая! — ласково позвал Макс, положив руку ей на плечо.

София бросилась ему на шею и, спрятав лицо на его груди, долго плакала от избытка чувств. Она оплакивала двенадцать лет разлуки, навеки прощаясь с болью, сомнениями и недоверием к Максу.

Крепко сжимая жену в объятиях, Макс гладил ее по спине, не говоря ни слова. Через некоторое время, немного успокоившись, она отстранилась от него.

— Носовой платок… — сдавленным голосом проговорила София. — Дай мне носовой платок.

Макс подал платок и снова ее обнял. Слезы Софии сменились икотой, а икота, в конце концов, вызвала смех. Глядя на нее, Макс улыбнулся:

— Ну что, успокоилась?

Вытерев глаза носовым платком, она кивнула:

— Я думала, что ты изобразил меня жирной коровой, чтобы позлить.

Макс усмехнулся:

— Честно говоря, я не ожидал такой реакции.

Он поцеловал жену в лоб, а затем подхватил на руки и отнес на кровать. В постели они снова крепко обнялись.

— У нас с тобой еще уйма времени.

— О, Макс… — пробормотала София, но ей помешала говорить вновь начавшаяся икота.

Он крепче прижал ее к себе и смахнул прядку волос с ее щеки.

— Мне нужно многое тебе сказать. — Он издал смешок: — Знаешь, я долго готовился к этой речи, но когда пришло время ее произнести, все забыл.

София подняла голову и с изумлением взглянула на мужа.

— Ты любишь меня? И всегда любил?.. — прошептала она.

— Да. Я никогда не переставал любить тебя. Никогда!

— Но почему ты в таком случае уехал? Ты как-то сказал, что бежал из Англии, чтобы избавить меня от неприятностей, связанных со скандалом. Но ведь причина была в другом, не так ли?

Макс тяжело вздохнул, и его дыхание коснулось завитка на виске Софии.

— Я думал, что причина была именно в этом. Так я, во всяком случае, говорил себе, когда покидал Англию. И еще я думал тогда, что ты не сможешь меня любить, что ты веришь в мою виновность, считаешь меня карточным шулером.