все заметнее. А тут еще Андрей, как он сам говорил, «подженился» на одной местной «профурсетке» – сильно и не в меру пьющей, от которой ее прежний муж-сварщик сбежал в город…

А некогда приглядная усадьба, с новой хозяйкой, стала выглядеть еще более запущенной. Забор покосился и вот-вот готов был рухнуть на дорогу. Стекла окон в доме были давно немытые и, пожалуй, едва пропускали свет. Хотя на них тем не менее продолжали висеть тюлевые шторы, которые (и это угадывалось даже через немытые окна) были еще грязнее и, казалось, стояли колом. Видимо, о них и их стирке, так же как о мытье окон, в доме просто никто не думал.

Андрей сидел на лавке, согнувшись, будто старик, обхватив голову руками.

Невольно создавалось впечатление, что перед тобой смертельно уставший человек, проживший очень долгую и нескладную жизнь.

Лицо его почернело. От румянца не осталось и следа. А некогда озорные, веселые глаза будто потухли. И это было совсем не удивительно, поскольку все эти годы, вернувшись из армии и не найдя себе работы в поселке, он только тем и занимался, что пил всякую дрянь, когда ему удавалось раздобыть на выпивку денег. Причем добывал он их в основном из копеечной пенсии брата, которому почтальон раз в месяц приносила деньги домой.

Младший брат, пока Андрей был в армии, тратил свою пенсию в основном на карамельки, которые очень любил. А кормились они с отцом, по сути дела, со своего огорода. Вот и теперь младший брат пытался припрятать куда-нибудь, хотя бы часть пенсии, но это ему удавалось редко. Поскольку именно в день прихода почтальона и старший брат и его сожительница старались быть дома. И, дождавшись, когда почтальонша удалится, просто забирали деньги себе, пообещав подростку, что они сами купят ему карамелек.

И если раньше Андрей на эти деньги пил один, то теперь они пили на них вдвоем, что было значительно веселее. Но и деньги кончались в два раза быстрее. А если младший брат начинал хныкать, что ему не купили обещанных конфет, его быстро ставили на место, указывая на то, что он иждивенец, сидящий на шее старшего брата.

Удивительно было еще и то, что не только усадьба стремительно ветшала, превращаясь в халупу, но и то, как быстро, в общем-то, из молодой и даже красивой женщины сожительница Андрея превратилась в нечто совершенно неприглядное, с одутловатым лицом, выбитыми кое-где зубами и тонкими ногами, став особой неопределенного возраста, лицо которой нередко теперь к тому же украшали свежие синяки то под одним, то под другим, а то и под обоими глазами сразу.

Что и на что теперь пила эта «сладкая парочка», было абсолютно неясно, поскольку несколько лет назад младший брат Андрея повесился в недалеком от их дома березняке на толстой нижней ветке раскидистого дерева…

– Привет, Андрей! – поздоровался я, поравнявшись с этим, кажется, уже вконец опустившимся субъектом, которого я помнил еще человеком.

– Здорово, – хриплым, скрипучим, как ржавые петли на его калитке, раскачиваемой туда-сюда легким ветерком, голосом отозвался он, с трудом поднимая голову и глядя на меня какими-то остекленевшими, будто ничего не видящими и не выражающими никаких эмоций мутными глазами.

– Есть закурить? – спросил он с трудом.

– Я же не курю – ты знаешь, – ответил я, решив немного передохнуть на середине пути.

– А-аа, забыл, – выдавил он из себя. И с надеждой, будто простонав, добавил: – У тебя случайно ничего там, – он кивнул на мой рюкзак, который я снял, поставив на траву у края дороги, – нет, похмелиться? Трубы горят нестерпимо, – закончил он безнадежно.

Я хотел ответить, что ничего спиртного у меня нет. Но, отчего-то передумал, пожалев этого еще молодого парня. Хотя и понимал, что эта жалость – потакания чужим порокам – плохого толка. А еще я подумал о том, что не стоит наживать себе соседа-врага. Не угости я его сейчас, он зимой начнет по дачам шарить. Напакостит. А то и подожжет ненароком дом…

– Банка пива тебя устроит? – спросил я.

В магазине «Бережок», стоящем внизу, почти у самого Байкала, я кроме необходимых мне продуктов взял еще три банки пива. На завтрашнюю баню. Точнее, ужин после бани, да еще с вяленой рыбкой. Решив теперь, что и двух банок пива мне, тем более что вяленого омуля у меня осталось совсем немного, хватит.

– Конечно! – заметно оживился Андрей, радостно потирая от такой удачи руки.

И даже в его, казалось, напрочь потухших глазах, засветились искорки, какого-то далекого света.

Я достал из рюкзака, с которым всегда хожу за продуктами, банку пива «Балтика № 3» и протянул ему.

Он быстро, с характерным звуком, откупорил ее, жадно припав к образовавшемуся отверстию губами. Время от времени, скашивая глаз, он непроизвольно смотрел на тропинку, ведущую от крыльца дома к калитке. Боялся, видимо, что за столь приятным занятием его может обнаружить сожительница Тоська, или Тоска, как называл ее Андрей, потребовав и свою долю выпивки.

Кстати, местные жители звали ее отчего-то то Дуськой, а то и Дульцинеей, прямо как из романа Сервантеса «Дон Кихот» – «о Рыцаре печального образа», который все готов был отдать для «дамы своего сердца» Дульцинеи.

Нынешний же «рыцарь печального образа» Андрюша с дамой своего сердца, ибо, кроме бутылки, их ничего, похоже, не связывало, с ней своим счастьем делиться явно не хотел.

Быстро, взахлеб, с поросячьим причмокиванием, выпив пиво, он глубоко и облегченно вздохнул, словно сбросил с плеч непомерно тяжкий груз. Легко, словно фантик от конфетки, смял в кулаке банку и уже веселее спросил:

– Закурить не найдется?

– Ты уже спрашивал, – не очень любезно ответил я.

– А-аа, забыл, – беспечно махнул он рукой, явно довольный теперь своей, по сути, рабской (ибо не он теперь царствовал над алкоголем, а алкоголь всецело царствовал над ним) жизнью. И почти весело продолжил: – Сигаретку бы сейчас – и ва-аа-аще полный кайф! Праздник, как в Новый год в детстве, – закончил он уже не так весело, а, скорее, задумчиво.

И я, вдевая руки в лямки рюкзака, готовясь уже идти дальше наверх, подумал с неизъяснимой печалью о том, что этот человек тоже ведь был когда-то маленьким мальчиком. И наверняка верил в новогодние чудеса. И наверняка его мать и отец, глядя на него, стоящего на табурете, чтобы водрузить на макушку (так приятно пахнущую хвоей) елки звезду, загадывали, кем он станет, когда вырастет? Какую профессию себе изберет? А может быть, будет, как и его отец, трактористом – уважаемым и нужным в поселке человеком.

«Профессия» же, приобретенная Андреем,