От магазина до дома — всего ничего, а настроение — лучше не придумаешь. Насвистывая незатейливую мелодию, захожу в лифт. Тело приятно ноет после массажа, на который Татка меня записывает сразу после нашего возвращения из Германии.

— Боли в груди при идеально работающем сердце — это твой запущенный остеохондроз. Не иначе. Походишь к Николаю Петровичу — вмиг почувствуешь себя человеком.

Разворачиваю бумажку, исписанную Таткиным кривым мелким почерком — просто глазам своим не верю!

— Одиннадцать утра, Тат? Ты с ума сошла? У меня рабочий день в разгаре!

— Это только первых два сеанса. Дальше — обеденное время. Скажи спасибо, что я оперировала внучку Николая Петровича. Не то бы ты к нему вообще никогда не попал. Он — лучший в профессии. Там очередь на годы расписана.

— Спасибо, конечно, но сначала нужно было поговорить со мной. Ты не поверишь, но мой график тоже расписан! Не на год, конечно, но вперед на несколько месяцев и…

— Твой график мы уже немного подвинули. Можешь посмотреть в расписании.

— Как подвинули?! Кто? Куда? — достаю телефон, чтобы проверить обновления.

— Мы с Еленой Павловной! Она тоже считает, что тебе пора заняться своим здоровьем, и с радостью согласилась мне в этом помочь.

— Моя секретарша?!

— Слушай, чего ты орешь? Все же вышло как нельзя лучше. И Гриша сказал, что в это время в сторону Западной, где ведет прием Николай Петрович, даже пробок нет.

— Ты и моего водителя в это втянула?!

— Да! Сорок минут сеанс, и туда-обратно из офиса — максимум столько же. Ты можешь выделить полтора часа на свое здоровье?! — сердится Татка и, уперев руки в бока, раздосадованно топает ногой. Ох, иногда я забываю, какой у нее бешеный темперамент и как он на меня действует. Мое возмущение захлебывается и тонет в приливе совсем другого чувства… Меня накрывает желание. Обхватываю Таткины плечи и рывком привлекаю к себе. А потом обрушиваюсь на нее со всей страстью, что она во мне пробудила. По понятным причинам наш разговор прерывается, а когда, потные и с трудом соображающие после оргазма, мы к нему возвращаемся вновь, я уже и вспомнить не могу, почему артачился.

Лифт дзынькает. Выхожу. Иду к двери, но, по ставшей привычной традиции, открывать ту своим ключом не тороплюсь. Звоню, ожидая с порога обрадовать Татку, но в этот раз дверь мне открывает какая-то незнакомка. Пока я, уронив челюсть, обозреваю ее с ног до головы, та смущенно представляется Карине и скрывается в гостиной, откуда доносятся взрывы смеха и веселые голоса. Переступаю порог, наступив на задники, стаскиваю туфли и наталкиваюсь на взгляд вышедшего на шум отца.

— Это что такое? — киваю вглубь квартиры, — Не в курсе?

— А, это стихийно образовавшаяся вечеринка. Там и Кира, и твоя теща, и, всякая другая родня…

Понятно. Судя по количеству обуви у входной двери, у меня расквартировалась вся армянская диаспора города. Как будто мне мало отца и сестры, которые, оккупировав мою квартиру, кажется, решили остаться в ней жить навечно.

Из кухни, испуганно прижимаясь к стеночке, выходит Стасян. Косится в сторону гостиной желтым взглядом и выдает возмущенное «мя»! Наклоняюсь, чешу кота за ухом. Как же я тебя понимаю, парень. Самому это все не нравится. Не знаю, почему, но я до сих пор не нашел времени на то, чтобы познакомиться с Таткиными родными. Говоря откровенно, мне кажется, я не впишусь в эту дружную и ужасно разговорчивую, судя по стремительно увеличивающемуся количеству не просмотренных сообщений в чате «Родня», компанию.

— Боишься? — улыбается отец.

— С чего бы? — хмурюсь я.

— Не знаю. Наверное, показалось. Но если вдруг нужен совет…

— От тебя? Ты, должно быть, шутишь… — Вздыхаю, собираюсь с силами и вхожу в комнату. Моим глазам открывается довольно живописная картина. Накрытый стол, повсюду незнакомые люди. Человек двадцать, а то и больше. Татки среди них нет, зато мне навстречу из кресла поднимается теща, а пара других женщин, которые по очереди сжимают меня в объятиях, как родного. Мягко сказать, чувствую себя не в своей тарелке. Я хорош во всем, кроме всех этих семейных посиделок.

— Я — Ануш, тетушка Таты. Это — Карине, двоюродная внучатая племянница дяди Арама, а вот и сам Арам… А это, полагаю, нам цветы? Вай! Какой заботливый мужчина!

— А я, значит, не заботливый?! — под всеобщий хохот возмущается тщедушный мужичок с огромным носом, которого мне еще не представили.

— Вай, Гагик, ты — это ты!

Ну, что ж… Похоже, мне ничего не остается, кроме как начать раздавать Таткин букет всем собравшимся женщинам. Зря она меня не предупредила о гостях, я бы купил цветы каждой, но Татка всегда поступает на свой нос — и вот результат.

— С праздником… эээ… — мнусь, ну, не называть же мне эту прекрасную женщину тетушкой?!

— Ануш! — подсказывает та.

— С праздником, Ануш, — отсоединяю от охапки тюльпанов, несколько штук, протягиваю Таткиной тетке, за ней следует теща, все остальные дамы, не забываю и о невестке с сестрой. Ника кажется тоже немного сбитой с толку происходящим. Зато Сашка — как рыба в воде. В семью Татки на правах лучшего друга мой братец вошел давным-давно. Еще в школе. Помню, как он любил бывать у Манукянов в гостях… И все его истории о них помню.

— Ой, Клим! Привет, а я не слышала, как ты вернулся…

Татка залетает в комнату, вытирает руки о повязанный на талии фартук и раскрывает мне объятья. Опускаю взгляд на куцый букетик, оставшийся у меня в руках. Как раз желтые тюльпаны… Чтоб им пусто было.

— С праздником!

— Ой, какие красивые! Спасибо, — она целует меня на глазах у всего честного народа. И это, наверное, правильно, но для меня ужасно непривычно. — Поставишь в вазу, м-м-м? Я тебе тоже кое-что приготовила.

— На Восьмое марта? — вздергиваю брови, с удовольствием отмечая, что от одного только ее присутствия мое приподнятое настроение достигает пика и зависает на самой высокой отметке.

— Вот еще! А если подумать?

— Не знаю. До моего дня рождения еще далеко, — улыбаюсь.

— Мужчина! — качает она головой и, обведя взглядом, кажется, каждого из присутствующих, торжественно заявляет: — Сегодня месяц со дня нашей свадьбы.

— Которую вы зажали, слюшай! — вклинивается кто-то в наш разговор. Глаза Татки смеются. А мне хочется надрать ей задницу. Потому что моя женушка как никто другой знает, что ничего я не зажимал. Я вообще не думал жениться! А ведь смотри, как все изменилось всего за какой-то месяц!

— Армяне так не делают, — поджимает губы теща.

— Я не армянин, — примирительно улыбаюсь.

— То есть как это — не армянин?! У тэбя жена кто? Армянка! А дэти кем будут — армянами! А ты, значит, не армянин?! — возмущается Гагик. А я несколько зависаю в безуспешной попытке уловить извилистый ход его мысли.