усилие помощнее. Тогда сынок Воеводы зажмурился и уже сильней полоснул по пальцу. Боль была секундной, но когда Митяй открыл глаза, то обомлел. Кровь была абсолютно чёрная. Она пузырилась и быстро застывала. В течение нескольких мгновений рана оказалась закрыта засохшей коркой. Сердце пару раз глухо ухнуло в груди, затем часто забилось. Тревога и страх закрались в душу. Такое отцу точно показывать не стоило…

— Всё ты, тварь ублюдочная…

— Я? — Яр удивлённо полуобернулся к Митяю. — Это я тебя заставлял в палату заходить? Помнится, что наоборот отговаривал… а кое-кто не слушал.

— Ты! Ты! И никто, кроме тебя! Все беды в нашем городе из-за тебя! Ты же не человек! Мутант! Тварь последняя…

В глубине цеха раздался выстрел из «Сайги». Юноши вздрогнули, разворачиваясь в сторону входа. Грохнул ещё один выстрел, потом другой. Застрекотал «калаш» Павлова.

— Что, твою мать, там творится? — заговорил Митяй.

— Тихо! Будь готов гнать! — Яр медленно пошёл к воротам, поднимая автомат к плечу. Что-то страшное происходило внутри здания, иначе Купец не стал бы стрелять, не жалея патронов. Звук выстрелов усилился — люди перемещались к выходу.

— Но здесь не должно быть тварей! Тут же замок всегда висит!

— Да мало ли как они там появились! — Яр недовольно махнул рукой. — Долго дыру, что ли, найти? А животные тоже радиацию чуют, вот и бегут от эпицентра туда, где её меньше…

— Твою мать… — всё, что смог пролепетать Митяй.

Яр в это время подошёл вплотную к воротам и вгляделся в полумрак. Его взгляду открылся лишь небольшой участок ткацкого цеха. Покрытые пылью станки, паутина, свисающая с потолка, грязь и запустение. Он шагнул внутрь, выглядывая из-за угла в длинный цех. Навстречу мчался Павлов, а следом отступал Купец. Евгений отстреливался, пятясь, от небольших крылатых существ, наводнивших пространство вокруг. Они часто-часто хлопали крыльями и носились, словно сумасшедшие, нападая на людей.

— Быстрее! — заорал Яр. Стрелять было нельзя: зацепишь своих. Юноша сощурился, стараясь разглядеть мельтешащих тварей. Они кого-то ему напоминали. Воздух наполнился их писком. Точно! Мыши. Летучие мыши! Но какие здоровые! Не меньше кролика, прикинул Ярос.

Женя отстрелял последний патрон и отбросил «Сайгу»: заряжать времени не было, как и доставать из рюкзака боезапас. Он выдернул из-за пояса пистолет и принялся убивать тварей из него.

В это время бегущий Егор как будто споткнулся. Потом, несколько раз выстрелив, поднялся, но теперь сильно хромал. Видимо, напавший зверь повредил ногу. Но оставалось чуть-чуть до выхода, какие-то десять метров. Яр бросился навстречу. Подставил плечо, обхватил за спину и потянул Павлова за собой. Уже на выходе, обернувшись, увидел, как крылатая стая смяла Купца, набросившись со всех сторон, и теперь нельзя было различить в этой копошащейся куче Евгения. Только жуткий крик боли наполнил помещение, и Яр, не задумываясь, выволок Павлова на улицу.

Сердце ухнуло, колени подогнулись. Вот же Митяй — тварь! Хуже! Гнида последняя! Телеги вместе с сынком Воеводы нигде не было…

Глава 7

«Суд»

Всё накрылось маленьким северным зверьком в мягкой, тёплой шубке. А Гром ведь обещал, что всё должно случиться без сучка и задоринки. Просто доехали, забрали две бобины с тканью — и обратно. Не испытание, а лёгкая конная прогулка с последующим променадом. Может это и есть тот самый «променад»? Слово-то какое чудно́е… иностранное… но о монстрах разговора не было!

Какие к чертям твари? Откуда? Застучала «Сайга», присоединился и «калаш», безумец Яр пошёл внутрь… а жить-то хотелось. Словами не описать как!

Митяй до боли в костяшках сжал вожжи в руках и с силой хлестнул лошадь. Та еле-еле, медленно стронулась с места.

— Н-но, родимая! Н-но, милая! Да давай быстрее, сука! Шевели копытами, мать твою за ногу! Иначе отец тебе их живо выдерет, скотина упрямая! — испуганный до полусмерти юноша схватил хлыст и, что есть мочи, саданул по чёрному боку животного. Лошадь прыгнула, ещё, ещё. Телегу несколько раз сильно дёрнуло, Митяй не удержался и завалился в повозку, в сухую картофельную ботву, используемую вместо соломы. Животное понесло, потянув телегу, словно пушинку. Та подпрыгивала на кочках и кустах слишком разросшейся сухой травы. Митяя подкидывало тоже, и он еле-еле мог удержать равновесие, а о возврате на козлы и речи не шло — едва пытался, юношу вновь бросало назад.

Разогнавшись, кобыла, наконец, успешно вошла в первый поворот. И юноше всё же удалось выбраться из ботвы и кое-как удержаться за борт телеги. Он уже протягивал руку, чтобы ухватить вожжи, примотанные к луке, но тут животное пошло на следующий поворот. Так как лошадь набрала приличную скорость, телега затряслась, выпрыгнула на обочину и под действием центробежной силы накренилась. Заскрипели крепления оглобель, натужно взвыла сталь, выстреливая болтами. Первый шест с громким треском отлетел сразу же, телега завалилась набок, потянув за собой кобылу, но в этот миг разломалось и второе крепление. Лошадь, оказавшись на свободе, выровнялась и рванула по дороге прочь, а телега закувыркалась и покатилась в траву, скрывавшую неширокую речку. Колёса, доски, щепки полетели во все стороны, а Митяй очнулся, лишь когда полностью погрузился в холодную воду.

Левую руку пронзила боль, резкая, нестерпимая, рвущая… Словно не ножом поранился, а чем-то с множеством острых, торчащих в разные стороны иголок. Попытался вдохнуть — наоборот, выпустил остатки воздуха наружу, а рот заполнила вода. Холодная и противная на вкус. Сквозь боль зашевелил руками, чтобы сдвинуться с места, чтобы как можно скорее всплыть к воздуху, но никак… Не получалось! Только сейчас почувствовал тяжесть на ногах. Открыл глаза. Мутная, едкая жижа, поднятая со дна падением телеги, будто буря перед глазами: сотни, нет, тысячи частичек грязи или чего-то там. Повертел головой, различил: чернеющая глыба справа, наверное, телега, и длинный отросток — оглобля — прижал за ногу ко дну, держит. Митяй согнулся, достал правой рукой до деревяшки, дёрнул. Ничего. Ещё, ещё… Сильней. Откуда-то взялась в тщедушном теле сила… Вывернул оглоблю, она с треском отошла от телеги, отпуская. Пара взмахов руками, несмотря на боль и полыхающие огнём лёгкие — и, наконец, свобода…

Неудачное слово. Не в нынешних условиях. Теперь главное — стены города и жизнь за ними.

Отдышался шумно и глубоко, с хрипом, отплевался от противной воды с мелкими частичками ила, скрипящими на зубах, дёрнул за примятую траву, свисающую с берега, и выскочил на землю. Несколько долгих секунд лежал, дрожа и беззвучно матерясь, затем поднялся,