я шел вообще налегке. Чего я никак не мог понять, это как моим «спецназовцам» удалось провезти с собой пистолеты. По выходу из аэропорта Фер вручил мне давно ставшее «как бы моим» игольчатое орудие, и мне только оставалось удивляться, как его не заметили, когда просвечивали содержимое чемоданов рентгеном.

Диан подошел к первому попавшемуся желтому такси и назвал адрес места назначения. Я отметил про себя, что он обратился к таксисту на итальянском. По моим наблюдениям сеньор Кехт знал как минимум три языка. Загорелый дочерна водитель согласно кивнул, обильно жестикулируя и тараторя в ответ на предложение Диана, и через минуту мы уже сидели в аккуратном салоне «фиата», колесившего по шоссе в сторону вечного города.

Мимо меня проплывали пейзажи, мало отличавшиеся от родной Андалусии. Только дома здесь были побогаче — все-таки играла роль близость столицы, в то время как Севилья была всего лишь областным центром. Но Европа была Европой, и потому здесь росли те же оливы, те же пальмы, те же корявые зеленые сосны, характерные для средиземноморского климата.

Мы проехали по центру Рима (я, не отрываясь, смотрел в окно), и остановились перед одним из самых престижных пятизвездочных отелей города. Трехэтажное белое здание громадой нависало над неширокой, но оживленной улицей, пестрившей обилием всевозможных бутиков.

Диан расплатился с таксистом, и мы выбрались из машины. Швейцар перед нами распахнул стеклянные двери и мы очутились в просторном, сияющем чистотой и роскошью зале. В глаза мне бросились вазы с огромными широколистными фикусами и огромный стол администрации. Одной ослепительной улыбки Диана, пущенной им через весь зал, хватило на молоденькую симпатичную администраторшу: она зарделась и постаралась незаметно поправить прическу.

— Меня зовут Диан Кехт, а мои спутники — Фернандо Мигуэль и Гильермо Ромеро, — улыбнулся ей Диан.

— Добрая ночь, сеньор, — улыбнулась блондинка. протягивая нам три ключа с массивными брелками, — ваши номера ждут вас. Желаю вам приятного отдыха.

***

Было восемь часов утра. Я был совершенно не выспавшийся, но зато бодрый и очень злой. Кехт не дал мне насладиться мягкой постелью, на которой можно было лежать с равным успехом что вдоль, что поперек — он поднял меня в эту несусветную рань, сунул в руку пистолет и отправил в ванную комнату приводить себя в чувство. Там я принял душ, а сразу после этого мы втроем (у Фера вид был не менее заспанный, чем у меня) оказались в коридоре, а Кехт нами предводительствовал. Позавтракать мы решили после.

Мы втроем зашли в лифт и поднялись со второго этажа на третий. Пол здесь был устлан толстым красным ковром, а на стенах висели довольно безвкусные картины, в основном относящиеся к символизму и абстракционизму. Хотя мой взгляд остановился на нескольких неплохих образцах, но эти экземпляры было скорее исключением, нежели правилом.

Все номера на этом этаже были трехзначные и начинались на цифру «три». Нам не составило труда выяснить логику следования чисел и потому мы быстро нашли номер «365». Кехт повернул латунную ручку и нажал на тяжелую деревянную дверь, лоснящуюся от лака. Оказалось незаперто, и потому мы втроем вошли в комнату.

Номера в отеле «Дива» вполне соответствовали заявленному пятизвездочному качеству. Я с уважением оглядел огромное помещение с высоченным потолком и выходом на балкон, своими размерами болыше напоминавший террасу. В этой комнате все было проработано до мелочей: от белых обоев с ненавязчивым узором до легких светло-бежевых штор, отброшенных от окна и перехваченных лентой. Прекрасная мебель: диван, пышная кровать, венские стулья — все здесь имело свое четко определенное место (надо сказать, моя собственная комната была ничем не хуже этой, просто оказавшись в ней в два часа ночи я не был склонен предаваться восторгам).

В номере никого не было, однако по легкой улыбке на губах сеньора Диана и по тому, как плавно и беззвучно он вытащил из-за пазухи свое оружие, я понял, что наш визит в это место не был бессмыслен. Диан указал мне на балконную дверь, а сам направился обследовать ванную комнату.

В моих руках оказался мой игольчатый пистолет, и я боком, крадучись, приблизился к открытой двери. Затем я осторожно выглянул за угол, с пистолетом наготове. Увидев знакомого человека в белом, я, уже не таясь, вышел на балкон, подняв пушку.

— Вот мы и встретились с тобой, Гил, — произнес Рикардо Ньевес, грустно улыбаясь.

Он сидел, уютно устроившись на шезлонге под огромным синем зонтом, который вовсе не защищал его от низкого утреннего солнца. Сейчас падре выглядел не как священник, а как простой и немного уставший от жизни миллиардер. Его идеально скроенный костюм был абсолютно бел, даже легкие кожаные туфли были белы. Его каштановые коротко остриженные волосы слегка трепетали на теплом ветру. Жесткие складки у губ, казалось, немного разгладились по сравнению с тем временем, когда я видел его в своем сне. Горделивое выражение не покинуло его лица, но как будто сгладилось его расслабленной позой и мягким взглядом. Признаюсь, вид у него был обаятельный и не лишенный поэтичности.

— Добрый день, сеньор, — бесстрастно отозвался я на его приветствие.

И невозмутимо сел в белое кресло перед падре.

— Какое чудное утро, — улыбнулся Ньевес, — Гильермо, вам налить вина?

— Не откажусь, — улыбнулся я, не опуская дула пистолета.

Диан, наверное, хотел, чтобы я поговорил с падре наедине, раз до сих пор не появился. Из этого я сделал вывод, что сейчас Рикардо был не слишком опасен, но все равно следил за каждым его движением. Экс-священник привстал и разлил вино по бокалам. На миг встретившись с ним глазами я не заметил ничего сверхъестественного. Я с удивлением поймал себя на мысли, что искал в его глазах присутствие духа времени (вот ведь, Кехт, заморочил голову!). Не нашел. Глаза Рикардо Ньевеса, темно-серые, живые, не выдавали никакой неземной тайны. Я пытался говорить с ним вежливо и невозмутимо, подмешивая в речь немного иронии.

— Признаюсь, вы меня немало удивили, сеньор Ньевес, — улыбнулся я, кладя ногу на ногу, — позвольте спросить, зачем вам понадобилось взрывать соборы?

— Церковь измельчала, — не спеша ответил падре, потягивая вино, — и люди измельчали. В нашей жизни так мало романтики, искренних, благородных поступков. Вы понимаете, о чем я говорю, Гильермо?

— Думаю, да.

Я и вправду понимал его, хотя мне было странно, что миллиардер сетовал на скуку жизни. Кто-кто, а он-то мог позволить себе немного развеяться. Наверное, у него была своя яхта, много домов по всей планете, он мог полететь в любую страну, какую хотел, и получить любую женщину. Кто поймет этих