миллиардеров? Это были мысли еще не вошедшего во вкус мультимиллионера.

— Я хотел, чтобы мир стал лучше, — с легкой грустью продолжил Ньевес, делая неопределенный взмах рукой, — Чтобы люди меньше думали о себе, но больше времени уделяли своим близким. Чтобы люди молились в церкви, а не молчали, потому что другие молчат. Чтобы в них появилось хоть немного самоотверженности, чтобы у них была общая скрепа.

— И для этого вы заложили бомбу под Севильский собор? — уточнил я.

— В точку, — усмехнулся падре, — Гильермо, вы можете представить себе войну Востока и Запада? Новый Крестовый поход. Святую войну, очищающую мир. И землю — феникса, поднимающегося из пепла, и военные песни, и кресты, нашитые на солдатскую униформу. Неужели вам не кажется это прекрасным?

— Нет, не кажется, — буркнул я, — падре, как вы вообще можете представить себе войну Запада, обладающего ядерным оружием, и менее технологически развитого Востока?

— Европа сомнет противника за несколько недель, — улыбнулся падре, — но кто сказал, что война на этом кончится? В Европе исстари созрел клубок противоречий: как религиозных, так территориальных и экономических. Стоит грянуть хорошей войне, как все эти противоречия снова окажутся остры, как никогда. И тогда Франция, Англия и Испания перегрызут друг другу глотки, а Германия постарается перегрызть глотки всем, до кого дотянется. А повод — он всегда найдется.

— Но жертвы…

— Богу нужны жертвы, — бесстрастно ответил Ньевес, и в его голосе зазвенел металл, — весь мир стоит на жертвенном алтаре. Тот, чья жизнь — жертва, свят. И не важно, что это за жизнь, сто лет в праведности или короткая жизнь с блистательным концом в расцвете сил.

Я мысленно напрягся. Наш с Ньевесом разговор отнюдь не напоминал перебранку или допрос пленника. Это был спор, касающийся религии и нравственности. Мне хотелось побить его в словесной дуэли.

— Позвольте, падре, вам напомнить первую заповедь Христа: не убий. Своими действиями вы собирались убить и способствовать дальнейшим убийствам, а значит, вы пошли против религии. Разве не так?

— Вы забыли, Гильермо, продолжение заповеди: не убий брата своего во Христе. А таких братьев, к сожалению, по миру — раз-два и обчелся. Как думаете, сколько в мире истинно верующих людей?

Ньевес беззаботно улыбнулся, и я увидел черты снобизма, проступившие на его лице.

— Миллионы, — уверенно ответил я, — еще заповедь: почитай отца и мать. Зачем вы заставили сеньору Изабель Торрес убить собственного сына?

— Это была прекрасная жертва, исполненная глубокого символизма, — ответил экс-священник, — вспомним Авраама…

— Это было убийство, — жестко оборвал я его.

— Нет. Это была трагедия, достойная пера Шекспира. И ее написал и воплотил.

— Вам нравится быть кукловодом, сеньор Ньевес. Это тешит ваше самолюбие. А вы никогда не думали, что на самом деле верите лишь в собственную избранность?

Последнее слово я постарался выплюнуть. Ньевес оставался невозмутим, но я видел, как он слегка побледнел.

— Я ношу в себе Бога.

— Носили, — наугад брякнул я, и явно попал в точку. Увидев замешательство падре я стремительно продолжил атаку, — не знаю, кого вы там в себе носили, если ребенка — вам надо было обращаться в фонд поддержки беременных мужчин.

— Он дал мне власть, — отрезал Ньевес, но глаза его метались.

— Бог не дает власти, — спокойно ответил я, — власть дает дьявол.

— Он показывал мне будущее!

— Бог не показывает будущего, он учит смиряться перед неизвестностью.

— Я — его избранник! — крикнул экс-священник, вскакивая с шезлонга, рука его стремительно рванулась за отворот пиджака.

Я выстрелил первым. Игла вонзилась ему в шею. Священник стоял, недоуменно покачиваясь и глядя на меня.

— Напялив белый халат, не станешь бел душой, — коротко сказал я.

И Рикардо Ньевес повалился на землю. Сначала на колени, затем всем телом на твердый, выложенный бежевой плиткой пол. Я сунул пистолет за пазуху и медленно встал. Мой враг лежал у моих ног, но что-то подсказывало мне, что я забыл спросить его о чем-то важном. Точно! Каким же я был дураком. Забыл спросить: а при чем был здесь я?!

— Браво, Гил, — послышался голос Фера.

— Пойдем-ка перекусим, а за падре уже полиция едет, — естественно, это была реплика сеньора Кехта.

***

— Куда сейчас? — спросил я, откидываясь на спинку кресла.

Мы сидели в фешенебельном ресторане при отеле «Дива» и только что закончили уплетать необычайно плотный завтрак.

— В Ватикан, — ответил Диан, — думаю, наша цель находится в Соборе Святого Петра. Сегодня же как раз день апостолов Петра и Павла. Кстати, Гил, у меня хорошая новость, — сеньор Кехт выдержал эффектную паузу и указал на меня вилкой, с нанизанным на нее колечком огурца, — бомба в лондонском соборе Святого Павла обезврежена. Королева просила передать тебе привет и огромное спасибо.

— А мне-то за что? — усмехнулся я, как всегда, не сразу поверив ирландцу. Только потом мне подумалось, что Кехт мог и не шутить.

— За своевременное предупреждение, — пояснил Фер.

— Наш лондонский филиал принялся за дело сразу же после получения информации и обезвредил бомбу, — улыбнулся Кехт, — Кроме того были задержаны шестеро подозреваемых. В СМИ естественно никакая информация не просочится, об этом позаботится лично епископ Кентерберийский.

— Ладно, — отмахнулся я, — можете познакомить меня с ними обоими, ничего не имею против. Но кажется, у нас есть более важное дело.

— О да, — ответил Кехт, — вставая из-за стола. Сейчас уже половина девятого, нам пора.

На такси мы за полчаса добрались до места назначения. Таксист довез нас до самой площади Петра. Моим глазам открылось великолепие Ватикана: круглая площадь с клыком четырехгранной стеллы, знаменитая колоннада Бернини и возвышающийся почти до самого неба грандиозный купол собора.

Несколько лет назад я был здесь. Помню, тогда этот величественный архитектурный ансамбль произвел на меня колоссальное впечатление. Это было давно, я уже почти не помнил подробностей той поездки, однако сейчас, приближаясь к сердцу католицизма, я, как тогда, ощутил чувство глубокого почтения и к давно умершим строителям, и к идее, которая ими двигала. Я подумал, что до определенной степени, я понимал, что имел в виду Ньевес.

Мы вошли в роскошный храм. Служба еще не началась, но посетителей в соборе, как всегда, было хоть отбавляй. Большинство бесцельно бродило и рассматривало иконы и фрески, кто-то уже занял места на деревянных скамьях. Через час ожидался выход самого Папы Римского.

— Он близко, — подтвердил Фер, поднимая руку с поднятым большим пальцем, — идемте. Сеньор Кехт, готовьте вашу ловушку.

Мы шли за Фером, пробираясь сквозь толпу людей. Иногда мне приходилось выписывать совершенно дикие пируэты руками и ногами, чтобы избегать столкновений с неспешно передвигавшимися посетителями храма.

Кехт шел позади меня, но не отставал, стремительно