– Ну, это не так сложно. Особенно если всю жизнь живешь настороже, – Мезенцева затянулась сигаретой, – все же проходи, чай будем пить. По справедливости. У Бегловой, потом у меня, потом мы обе придем к тебе. То-то развлечение будет!

– Ладно, не переживайте так, прошу вас. Для меня ничего не меняется. Вы отличная соседка. – Кира вдруг поняла, почему родители так странно отреагировали на вопрос о Мезенцевой.

– Ну и хорошо. Это правильно, – Римма Станиславовна расставляла чашки и ставила на стол конфеты, – неправильно другое.

– Что именно?

– Ты же будешь об этом думать теперь? Думать не обо мне, а о том, как это случилось, что это такое, будешь гадать, сколько мне платили и что я с этого имела вообще. Есть такое выражение «нездоровое любопытство». Именно из-за него так отвратительны сплетни.

– Да что вы! – Кира смутилась. – Я даже… не думала про это…

– Просто еще не успела, – усмехнулась Мезенцева.

Кира пожала плечами и взяла чашку с чаем. Она не хотела пить, но сделала глоток, чтобы спасти ситуацию и не обидеть Мезенцеву.

– Все истории имеют банальное начало…

– Если не хотите, не рассказывайте мне. Я сама-то не очень болтлива.

– Я заметила. – Мезенцева улыбнулась.

– Простите, я не имела в виду, что вы болтушка.

– Я все правильно поняла.

– А как случилось? Как это случилось? – Кира покраснела.

– Банально. Я джинсы привезла из поездки. А поездка была, заметь, по линии ЦК ВЛКСМ. А потом решила их продать – деньги были нужны. Договорилась с подругой. Та парня привела с курса. Мы встретились в Парке культуры, а там дружинники и милиция. Одним словом, через неделю меня отчислили из института, завели дело о спекуляции. Это реальный срок. Но однажды ко мне пришел человек, который предложил на них работать.

– Так прямо и сказал? – изумилась Кира.

– А что? Даже если бы возмутилась, ему бы поверили, а мне нет.

– И что дальше? – Кира уже забыла об обещании не интересоваться этой историей.

– Дальше? – Мезенцева прикурила еще одну сигарету. – А дальше я устроилась работать в библиотеку. Представляешь, днем выдавала книжки Тургенева и Чехова, а вечером…

– А что вечером?

– А вечером шла в ресторан.

– А как же деньги?

– По-разному. Иногда мне выдавали сумму небольшую – это означало, что я должна быть одна и привлечь внимание нужного человека. Человека мне описывали. А иногда меня знакомили с клиентом. Я приезжала, а там уже компания. Как бы все мои знакомые. Среди них тот самый, с которым я должна подружиться.

– Просто фильм о шпионах.

– Не так романтично, смею тебя уверить. Знаешь, я попала в элиту.

– Как думаете, почему?

– Сложно сказать.

– Вы очень красивая.

– Внешность, да. Знала английский и немецкий. Это мама со мной занималась. Она в издательстве работала. Одеваться умела. Держалась спокойно.

– Очень испугались, когда за джинсы поймали?

– Очень. Не хотела в тюрьму. Дело мое, кстати, закрыли потом. А так держали на крючке долго. Чтобы не ушла.

– А секреты узнавали, да? – Кира превратилась в девочку. Которая слушает сказку.

– Господь с тобой! Кто ж со мной о секретах говорить будет?! Я замечала, сколько пьет, что пьет. О чем рассказывает, имена, о членах семьи. С кем в Москве встречается, где часто бывает. Знаешь, я тогда не очень понимала, что это может дать нашим службам. Потом поняла, им нужны были досье на тех, кто приезжал, на тех, кто работал у нас. Всегда есть слабые места. Ими-то и пользуются. У меня слабым местом была спекуляция джинсами.

– Скажите, Римма Станиславовна, а вот если бы вы не согласились? Если бы отказались тогда?

– Села бы в тюрьму. Вряд ли бы я была такой, как сейчас, если бы это случилось.

Кира замолчала. Она понимала, о чем говорила Мезенцева, но сама не могла решить, как следовало поступить.

– Знаете, это так страшно – то, за что вас могли посадить, сейчас может делать каждый. И разве это так преступно – продать штаны?

Мезенцева рассмеялась:

– А я все эти годы думала о том, что я запросто могла бы отработать эту сумму. Просто пойти на завод отработать ее. И даже больше могла бы заработать. Я не понимала, почему надо за это сажать в тюрьму. Провинность в данном случае несопоставима с наказанием.

– И быть в одном месте с убийцами и ворами… – Кира пожала плечами.

– Знаешь, я никогда не смогу ответить на твой вопрос. Я не знаю, как бы я поступила, повторись такое.

– Варварский выбор. Мерзкий. Наказание должно делать человека лучше. Исправлять его. А тут… А тут…

– Мужик противный тот был. И, знаешь, что самое удивительное. Он был очень молодым. Таким, знаешь, резвым. Энтузиастом. Он прямо упивался ролью. Властью. Понимаешь, в конце он предложил встретиться наедине. Но тут я сделала такое лицо, что он испугался и отстал.

– Ужасная история, – Кире было очень жаль Мезенцеву, – я не хочу ничего больше знать. Вы очень хороший человек. А подлец тот, кто такое придумывает.

– Да, но на душе у меня очень тошно бывает.

– Вы замужем были?

– Нет. И детей у меня нет. Но… Но есть друг. Он старше меня. И он прекратил это все.

– А как?

– Влюбился в меня. Закрыл мое дело окончательно и бесповоротно. Чтобы уже на доследование его не смогли отправить. Потребовал вычеркнуть меня из списка «агентов». И это тоже сделали. Попробовали бы его ослушаться.

– Он вас любил.

– И любит. Очень. Я благодарна ему и тоже его люблю. Но… Нет, Кира, ты еще маленькая, не поймешь.

– Пойму. – Кира даже не обиделась на Мезенцеву. Она поняла, что маленьким такое не рассказывают. А про любовь она не хочет говорить, потому что это единственное незапятнанное, единственное «свое».

– Я пойму, но не надо рассказывать.

– Он заботился обо мне. О маме моей. Она заболела, он доставал все необходимое. Он «выбил» нам эту квартиру. Была же коммуналка. Ее расселили, а квартира досталась нам.

– Беглова тоже так сказала. Вы на нее не обижайтесь. Она старая и одинокая. Мы тут вообще какие-то одинокие собрались.

– Это ты верно заметила. Три тетки, три возраста, три жизни и одиночество. Но ты-то, Кира, не тетка и недолго будешь одинокой. Так что тебе переживать не надо. А дом у нас хороший. И никто его не тронет. Это я точно знаю.

– Неужели ваш мужчина влиятельный не захотел, чтобы вы в новую квартиру переехали?

– Это я не захотела, – улыбнулась Мезенцева, – здесь мама моя жила. Родные стены.

– А мама догадывалась?

– Мне хочется думать, что нет, – вздохнула