– Мы тебя обожаем, Цыпа, – подхватила Абигейл.

Ах, если бы я был этой птичкой!

Потом я притащил из подвала кондиционеры, вместе с Пэм установил их, рассказал двум утомившимся девочкам на ночь сказку о волшебном надувном мяче, который проплыл от Мэна до самой Гренландии, а уж потом устроился на кухне, рассеянно зачерпывая ложечкой шоколадное мороженое «Бригэм». Тихо вошла Пэм в своем фирменном белом халате и футболке, глаза у нее слипались.

– Я понимаю, что на День поминовения ты рассчитывал совсем не на это, – проговорила она.

Это было совершенно справедливо, но мирно согласиться с этим невозможно, а потому я просто промолчал, проявив не характерный для меня такт.

– Когда есть дети, со многим приходится мириться, – сказала Пэм. – Приходится плыть по течению, даже если несет тебя совсем не туда, куда хотелось бы. – Немного помолчала, поправила упавшую на лицо прядь волос и продолжила: – Поверишь ли, девочкам сегодня очень понравилось, они ведь были с нами. Пусть они этого и не говорят, но где-то в глубине души очень ценят то, что ради них ты поехал на рыбалку.

Я получил нежный поцелуй в губы, и Пэм пошла спать, оставив меня болтаться в чистилище, между старым и новым, между эгоизмом и альтруизмом, между тем, чего я хотел, и тем, что имел в реальности. Завтра мы проснемся и снова будет то же самое, и послезавтра, и через неделю, и через год.

Готов ли я к этому? А они готовы?

Я доковылял до кушетки, вытянулся на ней и представил себе, что это не кондиционер, а океанский бриз в Мэне веет прохладой на мое лицо.

Однажды летним вечером я подъехал к дому Пэм – типичный американский дом, типичная семья. Разве что к этому прилагается избалованный цыпленок. Дети скакали по двору, перепрыгивали через маленьких раскрашенных лошадок, расставленных в хитром порядке. Оба пса растянулись на траве, отдыхая после еще одного дня беззаботной собачьей жизни. А Пэм нежно баюкала Цыпу, поглаживая ей перья. Как-то странно она смотрела на курицу – изучающе. Я даже спросил, не заболела ли птичка, стараясь, чтобы в моем голосе не слишком явственно звучала надежда.

– Иди почитай – там на холодильнике записка от нашей уборщицы, – ответила Пэм без всякого выражения.

Дом сиял чистотой. На холодильнике я нашел кое-как нацарапанную на обороте старого конверта записку из двух строчек: «Покормила вашего петушка сыром. Надеюсь, вреда от этого не будет. Приду через две недели».

Я вышел и сел на веранде рядом с Пэм – достаточно далеко, чтобы птичка не выклевала мне глаза.

– Не понял, – сказал я. – Мне казалось, Цыпа сыр любит.

Пэм посмотрела на меня с легким укором. Потом заговорила, понизив голос, чтобы не услышали девочки.

– Петушок. Ты разве не обратил внимания, что она назвала Цыпу петушком?

Ну, не обратил, да что за важность-то? Для многих, если не для большинства людей, что курица, что петух – все едино. Все же сводится к одному: петух, курица, цыпленок, обед.

– Она просто не видит разницы, – ответил я.

Вполне вероятно, что Пэм – самая умная из всех, кого я только знаю. В ее хорошенькую головку встроен очень большой мозг, и работает он без передышек. Если присоединить к этому мозгу лампочку, она горела бы, как прожектор на съемках кино. Когда она заканчивала ветеринарный факультет университета Пенсильвании, результаты у нее были лучшие во всем выпуске. Но что в ней самое замечательное – и это заметно отличает Пэм от всех известных мне людей с такими же мыслительными способностями – она ясно представляет себе пределы собственных знаний. Эта черта проявилась и в следующих ее словах:

– Наша уборщица родом из Бразилии. А бразильцы умеют отличать петуха от курицы. – Пока Пэм говорила, руки ее неустанно ощупывали бесконечно счастливую Цыпу: хохолок на ее (его?) голове, бородку, и даже – о Боже! – интимные части. – У куриных все половые органы находятся внутри, поэтому невозможно сказать наверняка. – Пэм просто констатировала известные ей факты, по-прежнему приглушив голос.

– Но она ни разу не кукарекала по утрам, – заметил я.

– Знаю. Это хорошо. Но, может быть, просто время еще не наступило. Я вот все думаю теперь о звуках, которые она издает – в последнее время я замечала у нее такие странные лающие звуки… – Пэм снова помолчала, чуть отодвинула от себя птицу, и они стали как-то странно разглядывать друг друга. Пэм добавила: – Девочки будут страшно горевать.

Будут, точно. Я живо представил себе картину: Абигейл и Каролина нежно целуют напоследок милого Цыпу в его мужественную физиономию, а Пэм сажает его в машину и отвозит на ферму «Счастливый курятник», где он начинает вести подобающую ему жизнь. Паренек будет находиться в обществе сотни-другой курочек и охотно исполнять свои петушиные обязанности на благо рынка и во имя процветания своего курятника. Дети поплачут. Птица покудахчет. А я должен буду всех убедить в том, какая захватывающая жизнь ожидает Цыпу среди подруг своего вида. Потом помогу вытереть слезы, отведу девочек в дом и разогрею им на обед цыплячьи окорочка.

– Чему ты улыбаешься? – Пэм застала меня врасплох.

А? Что?

– А-а… я… э-э… подумал вот, как весело было девочкам с Цыпой. Не сомневаюсь, так может продолжаться еще лет пятнадцать.

– Боже, как я на это надеюсь! – ответила Пэм совершенно искренне, и это испугало меня сильнее всего.

– А как можно точно определить пол? – поинтересовался я.

Пэм поставила Цыпу на землю. Она уставилась на меня долгим взглядом и издала агрессивное кудахтанье – я говорю, разумеется, о птице, а не о своей подруге. Потом развернулась и, переваливаясь с боку на бок, как динозавр, потрусила прочь.

– Да просто надо подождать и посмотреть, вырастет ли у нее большой гребень и станет ли она кукарекать, а это может случиться со дня на день. А можно и специальный тест сделать.

Ну все, это мне было уже неинтересно.

* * *

Не каждый день порог престижной ветеринарной клиники на Ньюбери-стрит переступает курица. Там потолок поддерживают старинные деревянные балки, стены окрашены в цвет эспрессо, а врачи так ослепительно улыбаются, словно их снимают для еженедельной серии «Кошек и собак» телекомпании «Фокс». В клинике Пэм бывали экзотические пациенты: хорьки, удавы, попугаи ара и одна игуана, которая проглотила трусы своего хозяина. Но курица, пусть даже породы род-айленд, достойная при этом занять место на обложке «Марта Стюарт ливинг»[33]?! Нет, курица в этой сугубо городской клинике была первопроходцем.

В то утро Пэм посадила Цыпу в машину, что не составило труда, потому что та обожала воскресные поездки, как, впрочем, и поездки в любой другой день недели, если уж на то пошло. Сидела птица всегда на груде одеял, которые Пэм стелила ей на переднем сиденье. Эта груда убивала двух зайцев: так Цыпе было и мягко, и достаточно высоко, чтобы иметь возможность смотреть из окна, забавляя тех, кто оказывался рядом с машиной. Вероятно, Цыпе не было дела до того, отчего люди издают удивленные восклицания и показывают на нее пальцами.