В клинике и врачи, и сестры кудахтали над Цыпой куда сильнее, чем она кудахтала им в ответ. Курица с подозрением оглядывалась вокруг, будто хотела спросить: «Какого черта я здесь делаю?» Пэм отнесла ее в препараторскую, где пациентку ожидали весьма одаренная в своем деле доктор Бет Уэсберд и медсестра Кали Перейра. У них в руках был справочник, раскрытый на странице «Как брать кровь у курицы». Коротко говоря, там объяснялось, что курицу надо поднять за лапы вниз головой, чтобы она не дергалась и никого не клюнула, а потом воткнуть иглу в крылья.

Ну и ладненько. Кали проворно взяла Цыпу в руки, ухватила за жилистые ноги, и та повисла – испуганная, растерянная, беззащитная. Бет тем временем безошибочно отыскала среди перьев крыла то место, куда следует вогнать иглу. Вот таким образом они все и сделали. Птица кудахтала, сотрудники клиники улыбались. Они дали Цыпе целую пригоршню лущеной кукурузы, которую та жадно склевала прямо с полу.

Кровь тщательно перелили в пробирку, поместили в футляр на «молнии», запаковали в специальный мягкий конверт и отправили в лабораторию в Канаде – там определят, принадлежит этот образец крови самцу или самке. Держу пари: какой-нибудь очкастый лаборант в белом халате, получив на анализ пробирку с куриной кровью для определения пола, удивится не меньше, чем удивлялся я, когда начал смотреть по телевизору детские передачи, сидя на диване рядом с цыпленком и двумя усталыми девочками.

Пэм пребывала в ожидании несколько недель. Каждый день она по многу раз заглядывала в компьютер, проверяя, не пришел ли ответ из лаборатории «ИДЕКС» в Канаде. Это она делала по утрам, едва просыпаясь, и этим же занималась перед тем, как лечь спать. А в промежутках снова и снова внимательно осматривала Цыпу, выискивая хоть какие-то явные указания на женский пол: тихое воркование, умеренную агрессивность, малейший намек на желание, скажем, снести яйцо. Но Цыпа упрямо не раскрывала своих карт, а милые люди из лаборатории не видели необходимости спешить. Однако от результатов зависело будущее Цыпы. Окажись она курочкой, ее можно спокойно держать всю жизнь в качестве домашней любимицы. Пусть себе клюет зернышки во дворе, кудахчет у дверей, пусть две заботливые девочки суетятся вокруг нее сколько угодно. Девочкам не придется расставаться с ней, пока не наступит время уезжать в колледж, где соседки в общежитии и друзья станут озадаченно спрашивать: «Кто-кто у тебя домашний любимец?»

А вот петух совсем другое дело, хотя это, может, и к лучшему – тут все зависит от точки зрения. От петуха много шума. Петух бывает агрессивен. Петух может поранить детей и отравить жизнь соседям. Петух как-то не вписывается в картину обычного нормального дома в обычном американском пригороде, и из всего этого вытекает вывод: вероятно, Цыпе придется вести… как бы это сказать? – жизнь, более подобающую петуху. Например, где-нибудь в далеком сельскохозяйственном поселке, на ферме, населенной множеством существ, похожих на него и внешним видом, и поведением. Не знаю, понравится ли это ему, но меня эта мысль привлекала все сильнее.

Текли дни, складываясь в недели, недели складывались в месяцы. Я уже недоумевал, чем может быть так занята лаборатория «ИДЕКС», как вдруг однажды Пэм позвонила ее секретарша из клиники. Девушка даже не представляла себе, сколько ожиданий было связано у Пэм с этим звонком, сколько надежд и опасений. Она просто сообщила: «Вы приобрели петуха». Вот и все. Бразильцы в своих птицах разбираются.

Когда Пэм перезвонила мне на работу, то я едва сумел разобрать слово «петух», заглушаемое судорожными всхлипами.

– Пришли результаты анализа? – уточнил я, желая знать наверняка.

– Да, – ответила она, уже с некоторым раздражением. – Цыпа оказался петухом.

Так, только не улыбаться, не смеяться, не шутить по этому поводу. Не завопить от радости. Не запеть. Не зарыдать от счастья.

Я спокойно сказал ей, что все придет в норму, все будет хорошо. В тот вечер Пэм усадила девочек за стол на кухне и сообщила им полученную новость. Цыпа появился на этот свет благодаря Абигейл, это ведь ее посетила мысль посвятить ему свою научную работу, и она наблюдала за Цыпой гораздо пристальнее, чем все остальные. Она рисовала Цыпу на уроках в школе, она научилась ворковать, как Цыпа, ходить, переваливаясь, как Цыпа; она отлавливала Цыпу, когда та забивалась под стул или стол, не желая выходить из дома. И в тот вечер она расплакалась первой, приглашая маму и сестру присоединиться к ней. Вот такую сцену я застал, когда приехал к ним домой после работы.

– Ребята, я очень вам сочувствую, – сказал я, стараясь сыграть как можно лучше. – Но вы должны знать, что Цыпа будет очень счастливо жить много-много лет в окружении своих подруг-курочек.

– В анализе могла быть ошибка! – твердила сквозь слезы Абигейл, и в голосе ее злость смешивалась с печалью. – Так часто случается. Они сделали анализ неправильно.

* * *

Какое-то время цыпленок еще ходил повсюду, но уже для всех как бы умер, хотя сам об этом не подозревал. Нет, его окружили еще большей заботой, чем раньше, прямо-таки королевскими почестями, хотя ни я, ни Цыпа не представляли себе, что такое возможно.

Дети то и дело звали его в дом, помещали в центр на диване, а сами садились по бокам, когда смотрели телевизор, гладили перышки, пока петух ворковал на полу; а когда ели на кухне макароны с сыром, Цыпа рядом клевал кукурузное зерно из мисочки. «Ах, как мы тебя любим, Бу-Бу», – только и слышалось в доме с утра до вечера, причем часто девочки повторяли это хором. Я спокойно ждал, ничего не говорил, зная, что потихоньку (ну, может, медленнее, чем мне хотелось) дело идет к его неизбежному отъезду.

Однажды утром я проснулся в пригородном доме с первым проблеском зари. Девочки уехали на выходные к отцу. Из гаража в спальню долетал какой-то странный звук, нечто среднее между стоном и лаем, будто пришелец из глубин космоса рыдал о покинутой родной планете.

– Что за черт? – задал я вопрос, скорее, самому себе, но Пэм, уже проснувшаяся, ответила на него.

– У Цыпы прорезался голос. – Произнесла она это без особого сожаления, без печали, без злости, вообще без выражения. По сути, это говорил врач, а Пэм нередко вела себя как доктор Бендок.

Уже не осталось и следа от первоначальной душевной боли, которой сопровождалось оглашение результатов анализа. Длилось это состояние в лучшем случае несколько дней. Возобновившиеся было поиски нового дома для Цыпы сменились понемногу успокоением. Вскоре после получения результатов анализа Пэм засела у телефона. В отчаянии она даже обратилась к местному светилу, некой Терри Голсон, написавшей книжку «Тилли снесла яйцо». Эта Терри натаскивала своих кур, как собак. Она разработала хитроумную систему загончиков во дворе и установила там то, что сама назвала «кур-камерой»: приглашала всех желающих на свой сайт в Интернете и предлагала им своими глазами полюбоваться, как резвятся курочки в своем родном доме. Но ничего утешительного по делу Цыпы она не сообщила. Терри объяснила, что не может взять к себе петуха со стороны, да и вообще маловероятно, чтобы его взял кто-нибудь другой. Слишком силен риск распространения заболеваний, к тому же сексуально перевозбужденный новичок способен в корне изменить динамику сложившейся в курятнике атмосферы. Говорила она почти как профессор на университетской кафедре.