11.30–12.20. Боевики требуют для переговоров известных журналистов.

13.00. В центр проходят депутат Госдумы и врачи Красного Креста. Спустя полчаса они выводят из здания женщину и троих детей.

17.00. Террористы убивают женщину, которая пыталась пройти внутрь здания. [1]

18.30. Террористы стреляют из гранатомёта по двум женщинам, сбежавшим из ДК. Ранен один спецназовец. Заложницы не пострадали.

19.00. Катарский телеканал «Аль-Джазира» показывает обращение боевиков Мовсара Бараева, записанное за несколько дней до захвата ДК. Террористы объявляют себя смертниками и требуют вывода российских войск из Чечни.

19.00–00.00. Безуспешные попытки уговорить боевиков принять питание и воду для заложников.

25 ОКТЯБРЯ

01.00. Террористы пропускают в здание врача, руководителя Центра медицины катастроф. Он приносит заложникам медикаменты и оказывает им первую медицинскую помощь.

5.30–6.30. Боевики освобождают семь человек.

11.30–12.30. Боевики отпускают восемь детей, в том числе одну девочку из Швейцарии. После этого переговоры прекращаются.

15.00. В Кремле Президент РФ Владимир Путин проводит совещание с главами МВД и ФСБ. По итогам встречи директор ФСБ Николай Патрушев заявляет, что власти готовы сохранить террористам жизнь, если они освободят всех заложников.

21.50. Террористы освобождают трёх женщин и мужчину…

Именно 25-го, поздно вечером, у Лёши в квартире как-то ненормально заверещал телефон. Лёшка, к своему удивлению, немедленно облился холодным потом, и в горле у него возник такой спазм, что пришлось судорожно сглотнуть слюну и продышаться, прежде чем выдохнуть «алло» в трубку. Звонила Светка, Корина школьная подруга, «артистка погорелого театра», как она сама себя называла, так как почти всё время была безработной. Из тех барышень, которые никогда не знают, чего они хотят, но изо всех сил этого добиваются.

– Ты читал список в «Известиях»? – прохрипела она в трубку, не поздоровавшись.

– Какой список? – Он уже понял, что за этим последует, и тянул время.

– Список присутствующих в зале – там Кора. Видимо, с несколькими учениками.

– Ты… ты уверена? – Вопрос был лишним – от полной беспомощности.

– Всё сходится – и имя, и фамилия. Да и мне она говорила, что собиралась на днях со своими мурзиками в театр.

Он накинул пальто, предупредил Галю, чтобы не волновалась. Прыгнул в машину и ринулся на Дубровку.

То, что происходило в это время вокруг театрального центра, описано множество раз множеством очевидцев. Лёша попал в самый эпицентр замученных страхом и неизвестностью людей – родителей, родственников, близких и просто сочувствующих. Для многих из них это были уже вторые-третьи сутки стояния. Люди чудовищно изнурены неизвестностью и самыми невероятными слухами. Многие близки к истерике. Общим было только одно – ожидание штурма. И значит, возможность гибели всех – и захватчиков, и заложников. Достаточно одной из «живых бомб» нажать на детонатор – и в воздух взлетит ВСЁ.

По радио выступали журналисты и деятели искусства, у одного из них оказалась дочь в заложниках.

Пришла пора, говорил он, не на словах, а на деле заканчивать то, чего не следовало и начинать. Те, кто держит в заложниках наших детей, совершают насилие. Но они заблуждаются, полагая, что насилие можно победить только насилием. Но и мы, к сожалению, разделяем то же самое заблуждение и тем самым загоняем ситуацию в тупик. Одно насилие рождает другое насилие, другое насилие – третье, потом будет четвёртое, пятое, сотое… И эта цепочка бесконечна, конец чувствуют только мёртвые. Он говорил, что Родина ответственна перед своими детьми. И если она посылала их на бессмысленную смерть в Афганистан и Чечню, то это должно наконец прекратиться. Теперь, немедленно.

«Сегодня, – говорил он, – единственный, мне кажется, способ – прямо, честно, без лишних слов, без демагогии, без разговоров о том, что „главное для нас – человек“ (а при этом ничего не делать), руководству страны принять ответственное политическое решение и вывести „избыточные войска“. Я не специалист, я не понимаю, что такое „избыточные войска“. Может быть, вывести все войска… Но президент должен выйти к людям – мне так кажется как просто обыкновенному, рядовому гражданину – и сказать:

– Дорогие мои! Сегодня во имя людских жизней, во имя освобождения заложников – детей, женщин и мужчин – я вынужден… подчёркиваю, вынужден!.. сделать то, что требуют от меня эти люди…»

Его слушала вся страна, кроме тех, к кому он обращался: президента, правительства, военных. Им было не до несчастных заложников, четвёртый день корчащихся в аду, не до их родственников, не до того ужаса, который объял всю страну. Главное было, чтобы «нас не поставили на колени», как сказал потом президент и мужественно пообещал «мочить врагов в сортире».

В 5.30. в здании ДК раздаются три взрыва и несколько автоматных очередей. После этого стрельба прекращается. Спецназ начинает перегруппировку сил вокруг Театрального центра. Журналистов и остальных собравшихся оттесняют из зоны прямой видимости, однако официального подтверждения начала штурма нет. Но все уже поняли: то, чего все так боялись, началось.

Замирая от ужаса, все ждали взрыва.

Один несчастный, беспомощного вида пожилой человек, как-то незаметно прибившийся за эту страшную ночь к Лёшке, беспрестанно, как заведённый, повторял строчки стихов: Мы под Колпино скопом стоим, / Артиллерия бьёт по своим. / Недолёт. Перелёт. Недолёт. / По своим артиллерия бьёт… И опять: Недолёт. Перелёт. Недолёт. / По своим артиллерия бьёт…

– Да, прекратите вы! – не выдержал Лёшка. – Не каркайте…

– У меня там жена с внуком. А дочь в онкологии, на операции… Ну, почему это должно было случиться с нами?!. Простите! – тут же спохватился он. – Я имею в виду, конечно, всех этих несчастных… внутри…

Взрыва, к счастью, не произошло. И на тот момент это можно было считать победой. Понеслись – строго дозированно, малыми порциями – информативные сводки, которым жадно внимал весь мир.

А между ними – хроника апокалипсиса: солдаты спецназа, выносящие отравленных людей – руки болтаются, многие без сознания. Некоторых тащат по двое, прямо по земле, схватив за воротники, капюшоны. Их «складируют» тут же у входа. Мёртвые?.. Есть и мёртвые. Кому-то вкалывают антидот. Многие раздеты – чтобы тело дышало (как писали газеты). Моросит холодный дождь.

Лёша изо всех сил вглядывается в апокалипсические сцены, пытаясь различить в этом человеческом месиве знакомую фигуру, хоть какую-нибудь знакомую деталь. Но их оттесняют всё дальше, а бесчувственные тела забрасывают в машины: кому повезло – в «скорые», остальных – в автобусы. Потом все видели эти кадры по телевидению – «автобусы смерти», где, как в Освенциме, горы наваленных полуголых тел. Живые и мёртвые вперемежку. Все одинаково синие и холодные. С безжизненно закинутыми головами, с вывалившимися языками.