Я отметила, что наш собеседник обладает чувством юмора, не удержалась и спросила:

— А правда, что ваш друг перед смертью подарил вам картину Ван Гога?

Гиллем тихо засмеялся, но скоро его смех перешел в изматывающий кашель. Минут через пять он, наконец-то успокоившись, продолжил:

— Какой там Ван Гог! Эта картина написана подражателем великого сумасшедшего. Лет сорок назад я купил ее на аукционе, заплатил безумные деньги, а потом выяснилось, что это никакой не Ван Гог. Чуть позже я эту картину проиграл в карты Жаку. Ха! Он тоже думал, что стал обладателем подлинника, и тоже отнес ее на экспертизу. Картина, конечно, стоит каких-то денег, но отнюдь не миллионы. Мне эта картина дорога, как память о нашей дружбе и о весело проведенном в далекой юности времени. Мы ведь с Жаком всегда шли рядом по жизни. Хороший был человек, с большими причудами, но добрый. Что он мог подарить мне, старику, одной ногой стоящему в могиле? Память! А мне ничего больше и не надо. Однако, какой прохиндей, — вдруг воскликнул Гиллем. Наткнувшись на удивленный Степин взгляд, он пояснил: — Это я о Жаке. Он забрал в могилу не только молодую жену, но и тещу. И я там скоро буду. Вся компания в сборе. Жизнь продолжается даже после смерти.

— Но Ольгу убили, — напомнила я. — Степа, спроси, может, она кому-то перешла дорогу, став наследницей Жака Матье?

Роббер Гиллем нахмурился. Видимо, его насторожили наши расспросы, а может, просто задумался.

— Наследники? Враги? Не думаю. У Жака не было ничего такого, что можно вынести из дома, а потом продать по большой цене. Виноградники тоже в карман не положишь. Впрочем, у Жака была большая коллекция вин, — неожиданно вспомнил он. — За некоторые бутылки на аукционе можно сторговать целое состояние. Но эта коллекция хранится не здесь, а на винзаводе, в подвале, в специально отведенном помещении. Я один раз там был. Помещение это запирается так, словно там находится императорская корона.

— И кому эта коллекция теперь достанется? — поинтересовалась Степа. — Вообще, кому отойдет имущество Жака Матье?

Доктора весьма удивил мой вопрос. Кажется, он вообще счел его неприличным и резко засобирался домой:

— Простите, но мне нужно идти.

Некоторое время после ухода доктора мы сидели молча, переваривая добытую информацию. Первой нарушила молчание я.

— Черт, как же не везет Алине. Я ведь, когда шла сюда, была уверена, что это Ирина Аркадьевна убила Ольгу. Может, по неосторожности. Может, сгоряча. Дама она импульсивная, а еще жадная и эгоистичная, поэтому могла опустить на голову дочери первый попавшийся под руку тяжелый предмет, — вздохнула я. — Думаю, долго отпираться она бы не стала.

Степа посмотрела на меня как на умалишенную:

— Долго думала?

Я даже не обратила внимания на тот сарказм, с которым был поставлен вопрос.

— Нет. Мне это пришло в голову, когда беседовала с Алиной.

— Кстати, как она там?

— Держится. А почему ты на меня так смотришь? Не веришь, что мать могла убить приемную дочь, замечу, нелюбимую.

— Нет. Зачем Ирине Аркадьевне убивать дочь, на содержании которой она находилась?

— Я же сказала, что это могло произойти непреднамеренно.

— Да хоть как, — не соглашалась со мной Степа. — Ты еще скажи, что старушка умерла от угрызений совести. Чепуха! Ирину Аркадьевну отравили! А коробочку с лекарствами специально подложили, чтобы создать видимость, будто она неправильно лечилась. Ты не была, когда нашли Ирину Аркадьевну мертвой, а я была и даже смогла с доктором Гиллемом пройти в номер. Я держала в руках эту коробочку. Зрение у меня хорошее. Так вот, выпущено лекарство два месяца назад.

— Свеженькое, — отметила я.

— Свеженькое, — не стала спорить Степа. — И судя по всему, привезено оно из России. Название было на латыни, а вот информация, какой фирмой произведено лекарство, была напечатана на русском языке. Я спросила у Анри, были ли постояльцы из России в течение последних двух месяцев. Он сказал, что на Новый год приезжала компания из России. А это было почти три месяца назад. Лекарство не могло быть привезено в первых числах января, хотя бы потому, что было произведено в феврале. Но оно как-то оказалось на тумбочке Ирины Аркадьевны. Кто его привез? Кстати, в коробочке я не нашла инструкцию. Вот ты, Марина, хранишь лекарства с инструкцией?

— Обязательно. Я ведь могу забыть, с какой целью покупала те или иные таблетки.

— Я тоже инструкцию не выбрасываю до последней таблетки. И большинство людей так же поступает. А уж старики вообще на свою память не надеются и хранят эти бумажки, пока не понесут коробочку на помойку.

— Ну, может, инструкция лежала в другом месте? Скажем, в книжке в качестве закладки, или в кошельке, в косметичке.

— Глупо перекладывать инструкцию из коробки в другое место, ее просто там не было. Хорошо, что на коробочке было написано название на латыни. Доктор сразу понял, что это за лекарство.

— А полицейские заинтересовались коробочкой с таблетками?

— Ой, — покачала головой Степа. — Если бы меня не было в этот момент рядом, они бы перекрестились и с легким сердцем отправили Ирину Аркадьевну на кладбище. Ну это и понятно, на теле покойницы не нашли никаких признаков насильственной смерти, ее не застрелили, не зарезали. Умерла и умерла. Это я пристала к ним с расспросами: не хотят ли они сделать экспертизу, может ее отравили? И вообще, не слишком ли много смертей произошло в этой гостинице за относительно короткий промежуток времени? Вот и доктор говорит, что мадам была здорова и никаких таблеток она не принимала. Следователь поворчал-поворчал, но указание отправить тело Ирины Аркадьевны на экспертизу все-таки дал. Теперь будем ждать результаты вскрытия. А вместе с нами и все постояльцы гостиницы.

— Молодец, — похвалила я Степу. — Только Валерию не говори, что это с твоей подачи он должен торчать в этой гостинице. Ох, уж он и возмущался.

— Что так?

— Боится, что его жена из дома выгонит, если он вовремя не вернется домой. Как оказалось, это он только на отдыхе такой рубаха-парень, а дома — типичный подкаблучник.

— Вот как? И Дмитрий бурно возмущался тем, что придется остаться на некоторое время. Я слышала, как он Вене жаловался. У него там какая-то выставка под угрозой срыва, и вообще, ему тут надоело, плевать он хотел на прованские пейзажи и, в частности, на Ван Гога. Еще голова у него болит от абсента. Как можно было пить столько этой дряни?!

— Как остальные отреагировали на известие о смерти матери Ольги?

— Да по-разному. Стасу как будто все равно было. У него, как я заметила, все эмоции глубоко внутри. Орлов со скорбной миной на лице предложил выпить за упокой души Ирины Аркадьевны. Но мне не показалось, что он в действительности расстроен. По-моему, он с утра уже был подшофе и хотел продолжить. Слава богу, его никто не поддержал. Виктория для приличия запричитала, слезу пустила, но скоро успокоилась.