– Только если ты пообещаешь никогда меня так не называть. От этого я чувствую себя чертовым архиепископом, – говорит он, смеясь, и я бросаюсь ему на шею.

Этим утром Брэму кажется, что в его жизни никогда еще не бывало так много женщин и что женщины, которых он встречал в Йоркшире, были куда как проще, чем те, которые попадаются ему теперь. Он попытался – не очень успешно – написать портреты двух цветочниц и официантки из бара. Одна из них сочла, что на портрете она некрасива, второй не понравилось, как он передал цвет ее волос, а третья решила, что он пригласил ее в свою студию не затем, чтобы она позировала ему, а совсем с другой целью. А есть еще и Гудрун, которая стала еще более колючей, чем обычно, после того как он отказался с ней переспать. А теперь ему надо написать портрет Шарлотты, и тут ни в ком случае нельзя ударить лицом в грязь, поскольку ему позарез нужны деньги, которые, как он надеется, ее родители с удовольствием заплатят за красивый портрет.

Но его голова все равно полна мыслей о Лилит Монтгомери. Он бы еще мог держать в узде свои пустые мечты о ней, если бы она не решила, что обязана сопровождать Шарлотту на каждый сеанс. Он должен работать, пока Шарлотта сидит, а вернее, полулежит перед ним полуодетая, впрочем, она все время ерзает, поскольку не обладает способностью оставаться в одной позе больше нескольких секунд. Мэнган, сделав несколько набросков, ходит из угла в угол, как лев в клетке, потрясая резцом и молотком. В студию то и дело входит Гудрун, похоже, с одной-единственной целью – выводить из равновесия людей. Перри суетится, подавая художникам орудия их ремесел, но по большей части только путаясь под ногами. Джейн безуспешно пытается либо не давать детям и Георгу шуметь, либо держать их вне дома, а Лилит сидит, неподвижная, как сфинкс, и такая же невозмутимая, наблюдая за всей этой суетой и, как уверен Брэм, испытывая при этом одно только презрение.

Только когда она слегка меняет позу и при этом встречается с ним взглядом, он осознает, что только что глядел на нее во все глаза.

– Разве вам следует смотреть не на Шарлотту? – спрашивает она с чуть заметным намеком на улыбку. – В конце концов, вы пишете именно ее портрет.

Брэм чувствует, что краснеет, как мальчишка, и демонстративно тыкает кистью в палитру, которую держит на руке. Он пытается придумать остроумный ответ, но вокруг слишком шумно из-за доносящихся из коридора криков детей, а в мыслях у него царит полный сумбур. Однако из поведения Лилит и тех немногих слов, которые она сказала ему во время сеансов, ему ясно, что ее мнение о нем несколько смягчилось. Интересно, почему? Когда они впервые встретились в студии, она приняла его за любителя опиума, сочла, что он плохой друг и даже высказала опасение, что он будет дурно влиять на Шарлотту. Теперь же она кажется если не дружелюбной, то, по крайней мере, уже не настроенной к нему враждебно.

А это имеет для меня значение, хотя вроде бы и не должно. С какой стати мне должно быть дело до того, что она обо мне думает? Ведь между нами не может быть ничего, даже простой дружбы. Я был бы глупцом, если бы вообразил, что это не так. Наверное, я и есть глупец, ибо я не могу отрицать, что ее близость меня волнует.

Он пытается сосредоточиться на своей работе. Шарлотта красива и полна очарования, и передавать ее образ – одно удовольствие.

Несмотря на то что в студии шумно и на то что присутствие Лилит сильно отвлекает его от работы, он более или менее удовлетворен тем, что выходит из-под его кисти.

К нему подходит Перри.

– О, Брэм, у тебя получается совсем неплохо.

– Но работа еще далека от завершения.

– Все равно ты должен быть доволен. Мэнган уже видел то, что ты успел написать?

Брэм качает головой и бросает взгляд на наставника, который с яростной решимостью работает над той частью каменной глыбы, которая под его резцом должна превратиться в подбородок Шарлотты.

– Я жду, когда наступит подходящий момент, – говорит Брэм.

Перри смеется и хлопает его по спине.

– Не робей, приятель! Ты же знаешь, что можешь быть полностью удовлетворен, только если твою работу одобрит он. – И он тут же спешит к Мэнгану, чтобы по его приказу подмести пол и смочить водой камень.

К немалому удивлению Брэма, Лилит встает со своего стула и, подойдя ближе, останавливается перед мольбертом.

– Можно мне посмотреть? – почти робко спрашивает она. – Или вы предпочли бы пока не показывать мне свою работу? Мне вовсе не хочется топтать чувства художника. – В ее тоне нет ни следа насмешки, думает Брэм, напротив, в нем чувствуется искреннее желание ни в коем случае его не задеть.

– У вас слишком легкие и изящные ножки, чтобы ими можно было что-либо растоптать.

– Напрасно вы так думаете, – говорит она. – Когда я была ребенком, пожилой учитель танцев, хромая, выбегал из комнаты после каждого занятия, жалуясь, что я нарочно наступала на шишки на его пальцах.

– А вы и правда делали это нарочно?

– В общем-то я бы предпочла держаться подальше от таких вещей, как шишки на пальцах, а вы?

Брэм улыбается ей. Он так поглощен изучением ее лица, что забывает о том, что она его о чем-то спросила. В конце концов она поднимает брови.

– Вам достаточно просто сказать мне, если вы не хотите, чтобы я смотрела на портрет до того, когда он будет завершен.

– Что? Ах, портрет… да нет, если хотите, можете посмотреть. Я не возражаю. По правде сказать, мне даже хотелось бы, чтобы вы на него взглянули.

– В самом деле?

– Вы близкая подруга Шарлотты, и вы смогли бы увидеть, удалось ли мне передать на портрете ее образ. Я, разумеется, имею в виду не только внешнее сходство.

– Разумеется, – соглашается она и, обойдя мольберт, становится рядом с ним. Она внимательно вглядывается в портрет, сначала подавшись вперед, словно для того, чтобы рассмотреть даже самые мелкие мазки, затем отойдя назад, чтобы оценить общий эффект.

В конце концов Брэм чувствует, что больше не в силах терпеть ее молчания.

– Пожалуйста, скажите что-нибудь. Чем дольше вы молчите, тем больше мне кажется, что ваш критический разбор моей работы будет просто убийственным.

– Я недостаточно компетентна, чтобы делать критический разбор живописного полотна.

– Вы смотрите на портрет той, которая вам дорога, так что ваша оценка будет важна, даже если она окажется разгромной.

Лилит поворачивается к нему и смотрит на него так же пристально, как до этого смотрела на картину.

– Стало быть, вам действительно небезразлично, что думаю о вашей работе я?

– Естественно, ведь вы, как я уже говорил, подруга Шарлотты. К тому же как молодая дама… получившая хорошее образование и вращающаяся в свете… ну, вы наверняка видели много картин. Много портретов. Собственно говоря, я полагаю, что у вас вполне… сформировалось чувство, позволяющее вам сказать, хорошее перед вами произведение искусства или же нет. – Брэм с ужасом осознает, что говорит несколько бессвязно, но ничего не может с собой поделать.