пустоты.

— Ты дрожишь, — говорит он мне в губы, улыбаясь.

— Что?

Кингстон снова целует меня, нежно касаясь губами.

— Ты дрожишь.

— Я чувствую, что могу взорваться.

Парень отстраняется достаточно, чтобы видеть мое лицо.

Я никогда не была одной из тех, кто чего-то требует от любовника, не раньше, когда была более уверена в себе, и уж точно не сейчас. Но боюсь, что если он оставит меня в таком состоянии, то я могу умереть. С трудом сглатываю и пытаюсь найти свой голос.

— Не останавливайся.

Кингстон приоткрывает свой рот над моим, и я жадно впитываю его ответный рокот, вибрация проходит по моей крови, оседая между ног. Его поцелуй становится более настойчивым. Парень двигает мое бедро коленом, открывая меня шире, вдавливаясь глубже и грубее. Я задыхаюсь, стону, пытаюсь отдышаться, но он доминирует надо мной с жестокостью, которой я не могу сопротивляться.

Я беспокойна. Слишком много одежды. Его эрекция становится все твёрже. Его движения ускоряются. Моя грудь кажется тяжелой и обделенной. Свободной рукой задираю рубашку, нуждаясь в том, чтобы почувствовать его кожу на своей.

Его грудь касается моего обнаженного соска, волосы на груди создают идеальное трение, которое посылает разряды удовольствия прямо вниз.

— С тобой так хорошо, — говорит он между поцелуями. Парень скользит губами по моему горлу, нависает над моей грудью. — Черт. — Это слово произносится за секунду до того, как его рот накрывает мою грудь.

Выгибаю спину над кроватью. Весь воздух выходит из моих легких.

— Так красива, — шепчет он.

Его слова затягивают спираль внутри меня. Парень вкладывает больше силы в движение бедрами. Напряжение становится блаженно невыносимым. Затем тот отпускает мой сосок, и нежный, влажный он касается груди Кингстона. Парень не мог знать, что это ощущение делает со мной, не мог понять, что означает его прикосновение.

Кингстон снова целует меня, на этот раз не сдерживаясь. Он сосет мой язык и кусает губы. Мое тело не напрягается, и я отпускаю.

Первая волна освобождения обрушивается на меня. Печать нашего поцелуя нерушима, когда я кричу, а он жадно ловит каждый звук. Парень не сдается, продолжает двигаться между моих ног, помогая мне пережить экстаз и искушая на другой.

Кингстон судорожно втягивает воздух, его тело замирает, и он целует меня в шею.

Я дрожу, возвращаясь в настоящее. Парень покрывает мои щеки благоговейными поцелуями, медленно возвращая меня обратно.

Когда я, наконец, спускаюсь, реальность обрушивается на меня, как ведро холодной воды.

— О, боже мой, мне так жаль.

Его губы все еще прижаты ко мне. Кингстон отстраняется и изучает выражение моего лица, как будто я бомба, которая вот-вот взорвется. Со страдальческим вздохом он откатывается от меня, наконец, отпуская мою ставшую бесполезной руку. Я подношу руку к лицу, надеясь скрыть волну стыда, заливающую мои щеки.

— Ты не сделала ничего такого, за что нужно извиняться. — Кингстон тихо ругается. — Это я должен извиняться.

Мои губы покалывает, и смущение сжимает грудь. Мокрая ткань между моих ног усиливает мое чувство вины. Я разминаю онемевшую руку.

— Черт. — Он берет мою руку в свои, заставляя меня повернуться на бок, чтобы посмотреть ему в лицо, и массирует мои костяшки и пальцы. — Ты должна была сказать, чтобы я отпустил твою руку.

Я смотрю на его грудь, опасаясь неприятия, которое могу увидеть в его глазах.

— Я не хотела, чтобы ты отпускал.

Парень продолжает молча поглаживать мою ладонь, а я все еще пытаюсь смотреть куда угодно, только не на его лицо, даже когда чувствую, что он смотрит на меня.

— Чувствуешь себя лучше?

«Нет, не останавливайся».

— Да, все в порядке. — Я снова прижимаю руку к груди.

— Я сейчас вернусь.

Кингстон встает с кровати, и я наблюдаю, как его высокий силуэт движется через комнату к шкафу. Он не включает свет, и мне стыдно признаться, что я хотела бы, чтобы он это сделал, чтобы я могла видеть его более отчетливо. Выдвигается ящик, и раздается шуршание ткани. Он возвращается в постель в других пижамных штанах.

Как неловко! Наверное, сменил штаны, что бы моя влага на них не напоминала о том, что он делал с женщиной.

— Я должна идти. — Пытаюсь сесть, но он обхватывает меня рукой и прижимает спиной к своей груди..

— Останься.

— Я не собака.

Парень сильнее прижимается к моей спине, моя задница идеально вписывается в изгиб его бедер.

— Пожалуйста, останься?

Я должна уйти. Действительно должна. Просто вырваться из его объятий, вызвать такси и попрощаться. На счет три… Один. Два. Три. Иди.

— Тебе удобно так? — спрашивает он.

Нет. Мне стыдно, и мне нужно уйти! Тьфу, но также…

— Да.

— Так ты останешься? — В его голосе звучит непреодолимая мальчишеская надежда.

Мне не хочется уходить, но также не хочется утром сталкиваться со стыдом и унижением. В любом случае, я проиграю.

— Да. Думаю, я останусь.

Кольцо его руки на моем животе напрягается.

Не могу себе представить, что смогу сегодня хоть немного поспать, особенно когда мой разум борется с тем фактом, что я целовалась со своим лучшим другом-геем. Или, что еще хуже, мой лучший друг-гей подарил мне лучший оргазм в моей жизни, при этом, не сняв с меня никакой одежды.

Утро будет отстойным, и мне нужно будет извиниться миллион раз, но сейчас я буду наслаждаться пребыванием в его объятиях и лгать себе, что каким-то образом принадлежу этому месту.

В конце концов, я засыпаю, и где-то в темноте я слышу шепот слов…

Я скучал по тебе, Би.

ГЛАВА 16

Кингстон

Я так и не заснул снова. Держал Габриэллу в своих объятиях, прижимая к своему телу, три с половиной часа, совершенно не смыкая глаз. И мог бы заниматься этим весь день.

В конце концов, я отстранился, когда услышал звонок моего телефона, и только потому, что не хотел, чтобы он разбудил девушку. С тех пор на цыпочках хожу по своему дому, потому что знаю, что это последний раз, когда я затащил ее в свою постель, и эгоистично хочу, чтобы она оставалась в ней как можно дольше.

Но нужно посмотреть правде в глаза — прошлой ночью ею владело сожаление.

Ее извинения было достаточно тяжело слышать, но видеть выражение ее лица — еще хуже. Смущение светилось в ее глазах. Чувство вины было написано на лице. Габриэлла думает, что соблазнила своего друга-гея и корит себя за это.

Если бы она только знала правду.

Она назвала бы меня лжецом и списала со счетов навсегда.

Звук ее