— Было. — Лиля опустила голову, стараясь удержать слезы.

Ей было очень плохо. Она уже давно держалась на силе воли, но сегодня у Жени, пережив еще одно потрясение, почувствовала себя на грани срыва.

Женя была для нее сейчас всем, но она не могла согреть, как мама. Идти же к маме Лиля не решалась. Она не была готова к серьезному разговору, а Людмила Ивановна, как женщина сильная, могла потребовать от нее какого-то решения, как Женя.

Лиля ничего про себя сейчас не знала. Ей почему-то с каждым днем становилось все хуже и хуже. Если бы ее спросили, в чем это проявляется, она не смогла бы ответить. Что-то изнутри точило ее, обессиливая, делая вялой и безжизненной. Тоска не проходила, а нарастала, наполняя душу страхом за завтрашний день.

Лиля ждала Александра Борисовича и боялась его. Но если раньше это был просто страх разоблачения, уличения ее в супружеской измене, то теперь страх стал паническим, почти животным. Ей некуда было деваться: ее загнали в какой-то угол, и что ее могло спасти, она не знала.

Лиля даже не придумала, что скажет, когда пропажа сапфиров обнаружится. Она не умела лгать и точно знала, что это ей не удастся: ее сразу же выведут на чистую воду. Но пока еще было время — Александр Борисович по-прежнему только звонил ей, даже не объясняя откуда. Говорил, что уже скоро приедет, справлялся о ее здоровье.

— Лилечка, — мягко беря ее за руку, начала Наталья Михайловна, — расскажи, что тебя мучает. Не держи в себе. Толку от этого все равно не будет. Да и со стороны-то виднее бывает. А стыдиться тебе меня нечего: кто я тебе? Захочешь, и не придешь больше!

Лиля уткнулась лицом в колени женщины и заплакала. Наталья Михайловна терпеливо гладила ее по голове и ждала.

— Тебе плохо? — спросила она, когда Лиля подняла лицо в слезах.

— Да. — Лиля, вздохнув, положила ей голову на колени. Она говорила бесцветным голосом, как эхо, и слезы тихо струились по ее лицу. — Очень. Я полюбила мужчину и обманывала мужа. Но вот теперь того, кто мне единственно дорог, убили. Я не знаю, кто убил и за что, но так случилось, что я оказалась на месте преступления в тот момент, когда там появилась милиция. Я заложила в ломбард драгоценности, подаренные мужем, чтобы он не узнал, что я ему изменяла. Я совсем запуталась и не знаю, что мне делать дальше. Мне хочется лечь и лежать. Меня ничего не радует, и мне ничего не хочется. Мне кажется, что впереди какой-то ужас, и от этого не хочется жить. — Она посмотрела на Наталью Михайловну. — Мне правда не хочется жить. Эта мысль какая-то странная. Со мной никогда такого не было. Я, наверное, просто устала, да?

— Бедный, бедный ребенок! Какой ужас ты пережила! Да как же после этого тебе не болеть! Ясное дело, что ты давно страдаешь! А теперь страдаешь вдвойне: ложь всегда душу выедает, но когда рядом с тобой был любящий тебя человек, он как бы часть на себя брал. А теперь не так. Но только дела эти все ж житейские, со временем и боль твоя пройдет, ты только тоске своей не поддавайся! Тоска эта всего человека пожрать может, если он ей поддастся! А ты не поддавайся! Знаешь, верное средство есть от хвори этой! В деревне-то некогда болеть: скотина некормленая так взвоет, что быстро забудешь, где что болит. Это в городе ни огорода, ни скотины, да еще и больничный лист дадут, а то и группу инвалидности, вот как мне. Лежи себе, болей! — Наталья Михайловна погладила Лилю по волосам. — Найди себе дело! Не сиди дома! Подружки-то у тебя есть?

— Есть. — Лиля уже успокоилась и рядом с Натальей Михайловной почувствовала себя почти совершенно здоровой, боясь этому верить. — Очень хорошая подружка, но мне жаль ее беспокоить, она и так из-за меня по ночам кошмары видит.

— Это ничего! С бедой всегда всем миром справлялись! А как же! А если, не приведи Господи, у подружки твоей что-то случится, ты ей поможешь! Не так, что ли, говорю?

— Так. — Лиля улыбнулась.

— Не торопись с решениями! Жизнь, она мудрее, сама все рассудит, ты только веры не теряй и мрачные мысли, как мух, отгоняй. Человек почему так легко начинает верить во все плохое? Так это ведь легче, чем в него, плохое это, не верить! Чтоб не поверить, мужество надо, да терпение ждать хороших вестей! Все у тебя будет хорошо! Может, не сразу, так что ж! Да и выбор невелик! Либо беда нас сточит, либо мы ее перетерпим! А к врачу ты бы сходила, может, витамины какие нужны!

Наталья Михайловна видела теперь совершенно отчетливо, что Лиля серьезно больна. Бледность была просто ужасающей: она увидела, что под глазами у нее появились темные круги, кожа на лице и волосы сделались сухими. Лиля похудела, но то ли не замечала этого, то ли не хотела замечать.

Наталья Михайловна старалась всячески успокоить ее, но тревога нарастала.

— Лилечка, а ты у мамы не хотела бы пожить?

— Нет, это невозможно, Александр Борисович не разрешает мне ночевать где-то.

— Но может быть, тогда на курорт какой?

— Мне не хочется. Правда, просто не хочется. Я бы сейчас спала круглые сутки.

— Ну и спи! Кто ж тебе мешает! Сон всегда лечит! Или вот ко мне приходи, ты знаешь, я живой душе всегда рада! Научу тебя кружева плести! Ты ведь терпеливая, да и красоту понимаешь сердцем — у тебя получится!

— Спасибо.

— Да что ж «спасибо»! Или у тебя к этому душа не лежит?

— Я сейчас сама себя не пойму.

Лиля вскоре ушла, сославшись на позднее время и усталость. Наталья Михайловна после ухода Лили некоторое время пыталась вязать, но нитки то и дело путались и рвались. Промучившись, Наталья Михайловна поняла, что проку все равно не будет, и отложила рукоделие. Лиля не шла у нее из головы. Всего две недели назад это была сияющая, красивая молодая женщина. Сегодня, глядя на Лилю, Наталья Михайловна все время ловила себя на мысли, что перед ней другой человек. И только глаза, по-прежнему добрые, не давали места сомнениям: это была Лиля, но сильно изменившаяся.

Наталья Михайловна за своими горестными мыслями чуть не проследила, как вошел ее муж.

Обычно она заранее подъезжала к двери, чтобы встретить его у самого порога, а сегодня очнулась, когда он уже открыл дверь.

— Что-то никто меня не встречает, — шутливо произнес он. — Наверное, разлюбили меня в этом доме? — Он поцеловал жену в щеку и внимательно посмотрел на нее: — Наташенька, у тебя все нормально?

— Да, Володюшка, все нормально. — Наталья Михайловна прижалась щекой к руке мужа. — Задремала немного. Сумерничать будем?

Владимир Петрович возвращался домой поздно, иногда в полночь. Жена всегда ждала его, спать без него не ложилась. Но, как правило, так поздно они уже не ужинали: Владимир Петрович ел в особняке, на кухне. Но тем не менее привычка садиться за стол после работы осталась. Чаще всего они пили чай из трав с медом, как любил Владимир Петрович. Это и называлось у них «сумерничать». На кухне включалось бра над столом, и они, сидя за самоваром в приятном полумраке, обсуждали прошедший день.