Правда, ядра, саржевые[29] картузы и порох обходились в немалые деньги, но дело того стоило. Если Ван Дейку удастся наладить литье чугуна, ситуация с ядрами должна улучшиться. К тому же я собирался перейти на чугунную картечь и даже приказал закупить в Швеции жести для поддонов. Никита пока не знал, для чего она нужна, и, наверное, поэтому молчал. Что он скажет, когда узнает об истинном назначении этого довольно дорогого материала, я не хочу даже думать. Впрочем, полагаю, как всегда: сначала постонет, а потом, увидев результаты испытаний, скрепя сердце согласится.

Тем временем раздача слонов продолжалась. Иоахим Клюге, бессменный заместитель Хайнца Гротте стал наконец полковником. Подготовленный им полк нового строя был недурно обучен, так что заслужил. Началось все с того, что после потерь в полк Гротте стали брать русских рекрутов. Командиров они понимали плохо, но потихоньку научились. Потом, когда прибыло пополнение из Мекленбурга, русских солдат свели в отдельную роту, позже их стало две, затем батальон, и, наконец, развернули в полк. Начальные люди от командира роты и выше были пока из немцев, а младше них – дослужившиеся из нижних чинов. Впрочем, это временно, вон у драгун прежде тоже все начальство было немецкое, а теперь целый русский полк под началом Панина. Почему он только ротмистр? Ну, пусть послужит еще, глядишь, и в полковники выбьется. К тому же ротмистру меньшее жалованье полагается. Такая вот арифметика. Вельяминов и так «целый окольничий», придет время – станет боярином, но не сейчас.

– Анисим? – окликаю потихоньку Пушкарева. – А ты в полковники не желаешь? Или как там у вас… полковые головы?

– Господь с тобой, кормилец, – смеется стрелец, – на что мне такая напасть? Стрелецких голов у тебя немало, а многие ли из них, государь, тебя в своем дому принимали? На меня и так многие косоротятся, пошто собак дразнить? Вот сын мой вырастет, так его и пожалуешь.

– Быстрый какой… а будет ли из него толк?

– Отчего же не быть? Батюшка у него, я чаю, не за печкой уродился. Матушка тоже не совсем убогая. Да и сестры – разумницы, сам говорил!

– Говорил, – соглашаюсь я, – что же, подрастет твой парень да покажет себя – быть ему полковником! Кстати, а господа, новый чин получившие, проставляться-то думают или как?

Пока царские войска выполняли мудреные маневры, а вошедшие в раж ратники азартно лупили друг друга дрекольем, солнце успело проделать большую часть своего пути по небу и день стал клониться к вечеру. Служивые, ясное дело, проголодались и втихомолку матерились на свое начальство, заставившее заниматься невесть чем, не подумав при том о кормежке. Особенно громко судачат стрельцы, у которых дома своих дел невпроворот.

– Эхма… – мечтательно тянет один из них, чистя мушкет, – сейчас бы горячего похлебать!

– Ага, сейчас тебя попотчуют… – зло отозвался его чернобородый сосед в сбитом набекрень колпаке, – того и гляди, ноги протянем с такою службой!

– Ладно тебе, Семен, – миролюбиво отвечает стрелец, – мне Маланья пирогов завернула да луковицу, чай, не пропадем.

– Пирогов ему жена завернула… – продолжает бубнить чернобородый, – а я уж и забыл, каковы они на вкус бывают!

– Чего так? – простодушно удивился собеседник. – Корма́ только на той неделе получали. Нешто все съел?

– Дурак ты, Игнашка, – ить у меня дети! Это тебе четверть ржаной муки отсыпали, так ты и рад… а мне бы в мастерскую надо. Кой день то караулы, то учения, то еще какую бесовщину выдумают…

– Не гневи Бога, Семен, мы царскую службу справляем, а за то жалованье получаем: и хлебное, и денежное, и всякое прочее. А дети не только у тебя есть.

– То-то, что получаем… – махнул рукой тот и, обернувшись к собеседнику, спросил: – С чем пироги-то?

– Так с горохом и с требухой.

– С собачьей небось?

– Тьфу на тебя, – обиделся стрелец, – не хочешь – не ешь!

Внезапно переменился ветер, и до бивуака донесся дым костров и просто сводящий с ума запах жарящегося мяса. Все стрельцы дружно повернулись к источнику умопомрачительных ароматов и синхронно сглотнули слюну.

– До чего же вкусно пахнет… – не удержался Игнат.

– Должно, немцам готовят, нехристи! – злобно буркнул чернобородый.

– Может, и так, у них своих домов нет, готовить некому…

– Становись! – прервала их разговор команда, и стрельцы, оставив свои дела, бросились в строй.

Едва они успели построиться и выровнять ряды, как мимо них проскакала кавалькада из богато одетых всадников. Одни были в шитых золотом кафтанах, другие в блестящих доспехах и все на добрых аргамаках. Доскакав до середины строя, они осадили коней и развернулись к евшим их глазами служивым. Затем вперед выехал молодой человек, одетый проще других, но на таком великолепном жеребце, что и царю впору. Впрочем, его тут же узнали, ибо это и впрямь был государь.

– Здорово, стрельцы! – звонко крикнул он.

– Здравия желаем вашему царскому величеству! – проревела в ответ недавно заведенное в царских полках приветствие добрая тысяча глоток.

– Благодарю за службу!

– Ура! Ура! Ура!

Под крики стрельцов царь повернул коня и, помахав на прощанье рукой, поскакал дальше. Кавалькада двинулась за ним, и перед стрелецким строем остался только полуголова Пушкарев.

– Вот что, служивые, – объявил он, едва стихли крики, – за то, что потешили вы царя-батюшку учением военным, жалует он вас вином, хлебом и мясом. Хотя, верно, сами уж учуяли. Ну-ка, шагом марш к котлам! Да не толпитесь, оглоеды, всем хватит.

Стрельцы, повеселев, зашагали в сторону костров, где для них варилось и жарилось угощение. Как выяснилось, государь не поскупился. На каждый стрелецкий десяток пришлось по зажаренному целиком на вертеле барану да по полуведру хлебного вина, и это не считая вареной в котлах говядины, да еще по караваю хлеба каждому ратнику. Неподалеку от стрельцов расположились солдаты, а следом за ними драгуны и напротив – рейтары. Посреди лагеря были накрыты столы для царя и его ближних бояр и полкового начальства. Время от времени оттуда выкликали отличившихся на учении ратников и потчевали их с царского стола. Потом говорили, что некие вызванные вместе драгуны и солдаты едва снова не подрались, но государь не осерчал на них, а, напротив, смеялся и даже поднес каждому по чарке из своих рук, велев помириться. Таковой чести не всякий боярин удостаивался, так что польщенные царской милостью служивые тут же помирились и обнялись, не забыв при этом посулить на ухо противнику вдругорядь переломать кости.

Чернобородый Семен пил и ел в три горла, пока было куда, а затем, икнув, посетовал:

– Я слышал, что немцам по барану каждому дали и вина без меры наливали!

– Откуда слышал-то, – усмехнулся Игнат, – ты же не отходил никуда?