участковый выправил спину и встал в полный рост перед бригадой, находящейся у него в подчинении волею судьбы – Не лучше ли нам поднять наконец жопы, убраться наружу из этой душегубки, взять каждому по лопате и отправиться туда, где солдатики обнаружили яйца?

– Кто-нибудь останется в автобусе? – на этот раз голос происходил от Немурзина – Я считаю что машина должна ожидать нас с заведенным мотором, если вдруг предстоит ретироваться.

  Вопрос электрика растаял где-то в верхних слоях атмосферы.

  После непродолжительного молчания, бетонной плитой нависшего над головами «очистителей», Севастьянов критически смерил прищуренным взглядом ногу Полысаева и его опиравшуюся на трость позу.

– Пойдут все.. – расчленил тишину бригадир, надеясь что металл в его голосе донесет до каждого истукана подтекст о неприятии возражений – ..кроме водителя. – добавил он.

  Полысаев не стал ломать из себя героя, бить кулаком в грудь и кидаться кричать о том что только через его труп бригада отправится на дело без такого важного и незаменимого человека как он. Полысаев прекрасно понимал что пользы от него как от пешего члена бригады, ковыляющего позади всех с палочкой, ровно никакой или же польза эта будет весьма незначительна. Мнение участкового было встречено безмолвным согласием и противящихся ему среди пятнадцати мужчин в автобусе, откинув пришлого лейтенанта, не нашлось.

– Если все готовы – прошу мерси на выход..Разбирайте лопаты.. Вы, – Севастьянов кивнул здоровяку с кепочкой-платком и предположительным гастритом – берите канистру с ядом и приготовьте распылитель так, как я показывал. Вперед, ребята, сегодня вечером я хочу услышать о вашей доблести в новостях – участковый оперся одной ногой о ступеньку и спрыгнул на землю.

– Где будут зачитывать посмертные награды? – родилась у кого-то злая шутка.

– Ну, с Богом! – рядом с Полысаевым, потеснив его, державшегося за поручень, поднялся, скромно и отчужденно сидевший во время всей поездки и не проронивший ни слова участник рейда с густыми седеющими усами под картофельным носом и в полосатом батнике – Раз надо, так надо.. – пробормотал он скорее самому себе, чем кому-либо другому из группы.

  Полысаев проводил спину последнего ступившего на землю добровольца и остался сидеть у окна, ожидая с тревогой в сердце дальнейшего разворота событий.

  О том что произошло в последующие час с четвертью можно рассказать в нескольких словах. Правду о случившемся оставленному участковым охранять автобус Полысаеву удалось узнать в дальнейшем от непосредственных участников вылазки – членов бригады, и правда эта была страшным началом, не увидеть которое ему суждено было лишь по чистой случайности, началом той кровавой и отчаянной бойни, где свидетелем он был до самого конца ее, до самого последнего дня, до самого последнего вздоха. Вот что именно узнал Полысаев из рассказа добровольца, оставшегося в живых среди нескольких таких же счастливчиков, того самого, что запомнился ему своими словами, брошенными перед уходом и показавшимися лишь случайно вырвавшейся из уст молитвой.

  Обогнув пустой поселок, стараясь двигаться по окраинной улочке, куда не долетало зловоние от разлагавшихся тел мертвого скота, бригада поднялась на холм, защищавший поселок от ветров в зимние холода, по другому склону которого из расщелины с бетонным подступом сочился родник пресной чистой воды, пропадавший в поле высушенного солнцем камыша и растворявшийся где-то среди его ломких оранжевых стволов. Родник смешивался с водою обтянутого тиной гадостного лягушачьего угодья – назвать эту продолговатую зловонную лужу озером не хватило бы фантазии даже у самого наделенного ею чудака. Несколько червей, попавшихся на пути и словно бы лениво загоравших под жесткими жарящими лучами были уничтожены бригадой без особого труда, а порубленные лопатами на куски тела их, оставшиеся позади вышедших на берег добровольцев, еще несколько минут бились в предсмертной агонии и пытались соединиться, выплескивая на траву бурую, тотчас же запекавшуюся кровь.

  Первая кладка – десятка два яиц, спрятанная на дне сырой глинистой впадины, стала такой же легкой и скорой добычей. Раздробив яйца, кладку перекопали на месте, опрыскав ближайшие к ней камыши порцией вытягиваемого из баллона ручным насосом яда. Облачко жидкости, сходное по цвету с разведенным малиновым сиропом, накрыло собою несколько метров болотной земли и кустарника. Вскоре были найдены и уничтожены еще две кладки, в каждой из которых насчитывалось по паре дюжин плотно прилегавших друг к другу, голубоватой скорлупы, с серыми прозрачными прожилками яиц. Пять или шесть червей соскользнули с уходившего тут утопленником головой в болото склона и бросились на защиту готовящегося вылупиться потомства. После от них осталось лишь перерытое с глиной жалкое кровавое месиво.

  Бригада двинулась дальше, не забывая распылять по сторонам горчивший в носу мелкими брызгами малиновый яд. Еще одна кладка.. И еще одна.. Выливавшиеся из толщи камыша черными изгибами черви лишались головы прежде чем успевали скрутить хвост кольцом и приготовиться к прыжку. Через какое-то время их перерубленные и сверкавшие каплями яда останки усеяли часть берега шумевшего непроходимой стеной камыша болота.

  Участковый не стал делить группу, трезво рассудив что оставленная без поддержки распылителя половина его людей рискует гораздо больше чем первая. Шаг за шагом, уничтожая все новые и новые попадавшиеся им на пути кладки, бригада обогнула спускавшееся острым концом в низину болото и остановилась перед полем камыша, разросшегося на этом клине стоячей воды так щедро, точно каждый стебель его уходил основанием не в бездонную трясину, а произрастал на благородной и хорошо удобренной почве. Это место было настоящим маркетом-клондайком яичных кладок. Не две и не три, а все восемь или девять, они оказались сосредоточенны здесь столь тесно и сподручно для безжалостно крушивших и разорявших их добровольцев, что в голове Севастьянова тотчас же возник план действий, столь же опасный и безрассудный, сколь и ничтожен был его опыт борьбы с червями. Достаточно вспомнить что вылазка очистительной бригады была первой засечкой на его счету. Но не будем чрезмерно жестоко судить за роковую ошибку простого смертного. Не стоит судить тем более что через несколько минут бригадир сам убедился в собственной оплошности. Убедился раз и навсегда..

– Жгите кусты! – приказал Севастьянов, остановив прежде приготовившихся поработать лопатами мужчин – Подпалим камыши и не успею я докурить сигарету, как все эти яйца превратятся в угли! Жгите, драть их боком!

  Замысел бригадира пришелся по душе добровольцам, почувствовавшим уже к тому часу жажду и нытье в потрудившихся руках. Сжечь такую кучу яиц