– А ты откуда знаешь? – испуганно спросила Луиза.

– Я слышала, как мама говорила Салли держать ухо востро, если он попытается ее поцеловать. Салли назвала мистера Хизлопа отвратительным человеком, и мама согласилась, но сказала, что его нельзя оскорблять.

У Люсьена засвербело под ложечкой. Он повернулся к Луизе.

– А вы уверяли, что у миссис Юинг в шпионах одни дамы.

– Большинство, – покраснела Луиза. – Но мистера Хизлопа, кажется, приглашают всюду. И нам не приходится платить ему за сообщения, потому что, потому что…

– Он вам их сам навязывает. – Люсьен удивился своим ледяным интонациям. – Сейчас Эмили тоже с ним встречается? – Как-то незаметно для себя он назвал миссис Юинг по имени.

Луиза взвешивала ответ. Люсьену показалось, что глаза ее чуточку смягчились.

– Мистер Хизлоп обычно приходит по вторникам. Около одиннадцати утра. Да, Феба? – Мисс Торп поднялась. – Надеюсь, вы найдете время передать сестре ваше приглашение, мистер Бош?

Люсьен тут же встал из-за стола.

– Я полагаю, во вторник утром. – Их глаза сошлись в полном согласии.

– Тогда – успеха вам в вашем начинании. – Луиза сделала реверанс – по-королевски красиво, как молодая леди, выросшая не в этой обшарпанной комнате, а в шикарном дворце.

Несколько минут спустя Люсьен сидел в своей карете и, тупо уставившись на шелковую обивку, размышлял о странной паре – обнищавших аристократках сестрах Торп. И где этот мистер Юинг, если он вообще не плод больного воображения? Скромная, боязливая Эмили совсем не походила на вдову. Кто-кто, а уж он-то разбирался в подобных вещах. Вот у него действительно вид вдовца.

Люсьен вдруг почувствовал себя слишком старым, чтобы претендовать на вечер с очаровательной миссис Юинг. Почти сорок лет. И усталость как у настоящего вдовца. Женитьба на милой Фелиции казалась таким далеким событием, что он начинал забывать ее лицо. Мишеля он помнил лучше. Пухлые щечки. Маленький ротик, похожий на розовый бутон. Они нашли убежище в его сердце, и воспоминания о них время от времени подступали комом к горлу.

Он сердито стукнул в крышу и велел кучеру ехать в клуб, так как приучил себя не возвращаться в пустой дом, когда память завладевала его сердцем.

Разумеется, он не станет приглашать Эмили на бал к Фестерам. Во-первых, общество давно изгнало ее из своих рядов, и ей там будет неуютно. И во-вторых, она слишком молода. Она заслуживает другого мужчину. Не такого как он, – состарившегося душой, обремененного нескончаемым горем и мучительными воспоминаниями.

* * *

Мадам Карем пожелала лично удостовериться, насколько ее клиентке подходит новый гардероб.

К этому времени Габби уже буквально сходила с ума от одиночества. Последние несколько недель были ужасно тяжкими. Леди Сильвия отсутствовала целыми днями, нанося визиты друзьям.

– Не в этой одежде, – фыркала она, пожимая плечами, когда Габби жалобно просила взять ее с собой. – Да, девушка.

Квил ничем себя не проявлял, разве что своим отсутствием. Он дважды ездил на почтовых в Бат, но каждый раз только на ночь. И разумеется, никогда не предлагал Габби покататься по Лондону. Видимо, его тоже бросало в дрожь от ее белых платьев. Не хотел, чтобы его видели с ней даже в Тауэре, – других предположений у нее просто не было.

Ежедневно читая «Морнинг пост», Габби знала, что небольшие вечера кое-где устраиваются, хотя так называемый сезон еще не наступил. Но Квил никуда ее не приглашал. Известия о здоровье своего отца он передавал ей регулярно. Иногда присоединялся к ней и леди Сильвии за ужином и педантично расспрашивал о проведенном дне. Однако никогда не предлагал встретиться с его друзьями или сходить в театр.

Поэтому визит мадам Карем и ее словоохотливых помощниц стал для Габби настоящим праздником. Но платья, увы, ее не порадовали.

– Я не смогу это надеть! – вскричала она. – Просто не смогу!

Ее тревога не произвела на мадам никакого впечатления. В своей жизни она повидала много клиенток, которых смелые фасоны ее моделей приводили в шоковое состояние.

– Мисс Дженингем, поймите, вы выходите замуж за месье Дьюленда. Вас будут судить строго, зная, как сам он безукоризнен в одежде. Вы должны продемонстрировать высокий стиль. Но так как вы лишены исключительного вкуса месье Дьюленда, он благоразумно вверил вас в мои руки.

Габби выслушала мадам Карем без возмущения, однако продолжала настаивать на своем:

– Но увидят в этом платье меня!

– Не просто увидят, – не замедлила с ответом мадам, – а будут боготворить! Мужчины будут стлаться у ваших ног.

Ничего не скажешь – заманчиво! Но видел бы ее новые наряды отец! Габби содрогнулась от этой мысли.

– Я использовала более тяжелую ткань, чем сейчас носят, – живо продолжала мадам. – Она скроет очертания ваших бедер.

Габби растерянно заморгала. Ее вполне устраивали очертания ее бедер. И Квила, кажется, тоже. Она вспомнила, как он ее гладил.

– Ваша грудь – величайшая ценность, – развивала свою мысль мадам. – Ее мы подчеркнем, также как и ваш derriere[6]. Для этого каждое платье, дневное или вечернее, мы украсим небольшим шлейфом. Я придумала такой покрой, чтобы ткань при ходьбе слегка колыхалась.

Грудь и впрямь выставлена на всеобщее обозрение, подумала Габби, примеряя вечернее платье.

– Теперь вы можете появиться на публике, – удовлетворенно произнесла мадам. – Месье Дьюленд будет доволен.

– Безусловно, – поспешила согласиться Габби. – Но, мадам, – встревожилась она вдруг, – что, если лиф упадет?

– Упадет? Куда упадет?

Габби пошевелила плечами, доказав это на деле. Мадам с вызовом посмотрела на выглянувший из-под кружев бледно-розовый сосок.

– Все мои клиентки ходят в таких платьях, даже те, кому нечего показать. Вы должны благодарить природу за вашу грудь, мисс Дженингем! Вам не нужно ничего поддевать. Нижнее белье нарушит мою задумку – складки на лифе будут лежать уже не так. Вы только не вертите плечами, и тогда все будет в порядке. Мои клиентки не егозят.

«Еще бы, – подумала Габби. – Они замирают от ужаса». Но если мадам Карем заберет платья на переделку, ей придется опять сидеть дома. Поэтому Габби и надела утреннее платье с лютиками и попрощалась с модисткой.

– Такой красивой пелерины я еще не видела, – восхищенно протянула горничная, прилаживая поверх платья неопределенного цвета пелерину на розовой подкладке и с большим, отделанным бахромой капюшоном. – Как мадам называет этот цвет?

– Цветок персика. Но не важно, что говорит мадам, Маргарет. Это просто ее словесные выкрутасы.

– О мисс Габби, они там все непременно захотят это услышать. И все захотят носить такой же цвет!