Она не двинулась с места при появлении Дарроу, но подняла на него внимательный темный взгляд, полный покоя и доверия. Казалось, этот взгляд обволакивает его чарами божественной защиты; его охватила радость, как выздоравливающего, который вдруг очнулся, почувствовав солнце на лице.

Мадам де Шантель поверх своего вязанья рассуждала об их дневной поездке, временами замолкая под гипнотическим воздействием свежего воздуха; а Эффи, опустившись на колени перед камином, мягко, но настойчиво старалась внушить терьеру идею взаимосвязи между хождением на задних лапах и кусочком сахара.

Дарроу выбрал стул за девочкой, чтобы можно было видеть ее мать. Сейчас для него было почти потребностью видеть лицо Анны и встречаться иногда с ее гордо-застенчивым взглядом.

Мадам де Шантель поинтересовалась, что случилось с Оуэном, и мгновением позже застекленная дверь позади нее отворилась и с террасы вошел ее внук с ружьем в руке. Он стоял в свете лампы, в заляпанной грязью одежде, к которой прилипли желтые листья и прицепились веточки ежевики, распространяя вокруг себя аромат ночи, бледное лицо горело от холода, и вид у него вправду был как у юного фавна, по ошибке забредшего из леса.

Эффи, оставив терьера, бросилась к нему:

— Оуэн, ну где же ты был? Я с няней прошла сто миль и не могла найти тебя, мы встретили Жана, и он не знал, куда ты пошел.

— Никто не знает, куда я хожу или что там вижу — какую красоту! — смеясь, ответил он ей. — Будешь хорошей девочкой, — добавил он, — когда-нибудь и тебе расскажу.

— Нет, сейчас, Оуэн, сейчас! А то я правда не знаю, буду ли когда-нибудь лучше, чем сейчас.

— Дай Оуэну сначала выпить чаю, — сказала ей мать.

Но молодой человек, отклонив приглашение к столу, прислонил ружье к стене, закурил сигарету и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, напоминая Дарроу его собственные хождения, как зверя в клетке. Эффи следовала за ним, продолжая упрашивать, и он тихим голосом принялся рассказывать ей какую-то нелепицу, а минуту спустя сел рядом с мачехой и потянулся налить себе чаю.

— А где мисс Вайнер? — поинтересовался он, когда Эффи вскарабкалась ему на колени. — Почему ее здесь нет, чтобы угомонить этого неуправляемого ребенка?

— У бедной мисс Вайнер разболелась голова. Эффи говорит, что она пошла к себе в комнату, как только закончились уроки, и передала, что не спустится к чаю.

— Жаль! — сказал Оуэн, резко поставив чашку. Встал, закурил новую сигарету и пошел в соседнюю комнату, к роялю.

Вскоре сидящие за чайным столом услышали льющуюся из полумрака одинокую музыку, рожденную дивными струнами. Под ее воздействием задумчивые паузы мадам де Шантель стали продолжительней и чаще, а Эффи вытянулась перед камином, положив сонную голову на спину собаки. Тут появилась ее няня, и Анна сразу встала. Прежде чем выйти, задержалась, чтобы сказать Дарроу:

— Подожди минутку у меня в гостиной, когда будешь подниматься наверх.

Несколькими часами ранее ее просьба заставила бы его мгновенно вскочить. В день его приезда она пригласила его мельком взглянуть на просторную, уставленную книгами комнату над лестницей, где собрала все вещицы, отвечавшие ее вкусу, — убежище, в котором, как можно было представить, Анна Лит скрывала неспокойный призрак Анны Саммерс; и с тех пор его не оставляло желание поговорить с ней именно в этой комнате. Но сейчас он не двинулся с места, словно зачарованный танцем спиц мадам де Шантель и звуками порывистой игры Оуэна.

«Она захочет расспросить меня об этой девушке», — повторял он про себя с вернувшимся ощущением тайного пятна на совести, которое отравляло все его мысли; стрелки изящных высоких часов на каминной полке пробежали полчаса, прежде чем стыд за собственную нерешительность наконец не поднял его на ноги.

Анна, сидевшая за письменным столом перед грудой писем, обратила к нему счастливую улыбку. Желание прижаться к этой улыбке губами толкнуло его к ней и подняло ее со стула. Она откинула голову, словно удивленная его стремительным движением, затем ее лицо медленно склонилось к его лицу, как никнущий цветок. Он снова почувствовал, как накатили затаенные волны и затопили все его страхи.

Она села в ближнем к огню углу дивана, а он придвинул кресло поближе к ней. Спокойным взглядом обвел тихую комнату.

— Комната очень похожа на тебя — это ты, — сказал он, возвращаясь взглядом к ней.

— Здесь хорошо побыть одной — не помню, чтобы мне хотелось с кем-то разговаривать здесь.

— Тогда давай помолчим — это лучший способ разговора.

— Да, но это мы отложим на потом. Есть вещи, которые я хочу сказать тебе сейчас.

Он откинулся назад в кресле:

— Тогда говори, я слушаю.

— Нет. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о мисс Вайнер.

— О мисс Вайнер? — Он изобразил взглядом легкое удивление.

Ему показалось, что она удивилась его удивлению.

— Естественно, это важно, — объяснила она, — потому что я должна до отъезда узнать о ней все, что можно.

— Важно ради Эффи?

— Ради Эффи, конечно.

— Конечно… Но у тебя есть все основания быть довольной ею, не так ли?

— Все видимые основания. Она нравится нам. Эффи очень любит ее, и она прекрасно влияет на ребенка. Но мы все-таки знаем о ней так мало — я имею в виду ее родителей, ее прошлое. Вот почему я хочу, чтобы ты постарался вспомнить все, что слышал, когда общался с ней в Лондоне.

— Боюсь, в этом отношении от меня будет мало пользы. Как я тебе говорил, в доме, где я видел ее, она была просто незаметной тенью — да и было это четыре или пять лет назад…

— Когда она жила у миссис Мюррет?

— Да. У этой ужасающей женщины, что устраивает нескончаемые бурные обеды, куда меня от времени затягивало. Я давным-давно перестал там бывать; но в мое время там было полдюжины измученных «помощниц», обслуживавших эту «фабрику», и мисс Вайнер была одной из них. Я рад, что она вырвалась оттуда, бедняжка!

— Так ты по-настоящему ее не видел там?

— Не было возможности. Миссис Мюррет не позволяла какое-либо соперничество со стороны тех, кто был зависим от нее.

— Полагаю, особенно со стороны таких прелестных? — Дарроу ничего на это не сказал, и она продолжала: — А мнение самой миссис Мюррет — если бы она поделилась им с тобой, — наверное, не представляло бы особой ценности?

— Только в той мере, в какой ее неодобрение следовало бы, из общих соображений, трактовать в пользу мисс Вайнер. Но конечно, — сказал он после паузы, — ты ведь могла узнать о ней от людей, от которых впервые о ней услышала?

Анна улыбнулась:

— Мы узнали о ней от Аделаиды Пейнтер…

И в ответ на его вопросительный взгляд объяснила, что сия дама — старая дева из городка Южный Брейн-три, штат Массачусетс, которая, лет тридцать назад приехав в Париж, чтобы ухаживать за больным братом, с тех пор вызывающе и условно жила там по-бивачному в состоянии презрительного протеста, странно выражавшегося в отказе снимать чехлы с кресел в гостиной. Долгое пребывание на галльской почве не смягчило ее неприязненного отношения к национальным вере и обычаям, но, хотя она всегда говорила о католической церкви как о вавилонской блуднице[9]и крайне критически отзывалась о частной жизни французов, мадам де Шантель полагалась на ее мнение и опыт и каждый раз, когда в доме возникала критическая ситуация, неисправимая Аделаида немедленно призывалась в Живр.