своём месте, когда мы подъезжаем к внушительному особняку.

Этот дом пугает. Раньше это был мой дом, но теперь, вид его белых камней не вызывает ничего, кроме плохих воспоминаний. Я щурюсь, свет заката болезненно отражается в моих глазах, и мой желудок сжимается от страха.

Я не хочу иметь дело с этим дерьмом.

— Пойдём! — Весело говорит Чарли, открывая мою дверь.

Я выхожу, не обращая внимания на их радостное настроение. Они либо действительно настолько глупы, что верят, что у Джулса благие намерения, либо пытаются меня успокоить, заставить думать, что я иду на вечеринку в честь возвращения домой.

И как по команде…

— Добро пожаловать домой! — Кричит Джулс, широко раскинув руки, выходя из парадной двери.

Он выглядит старше, сильно постарел. Хотя, думаю, я тоже. Но мне хотелось бы думать, что я сохранился лучше. Когда он улыбается, его лицо прорезают глубокие морщины, а тёмные круги под глазами не может скрыть даже слой макияжа. Странно.

Он выглядит хрупким. Худой, рубашка болтается как на вешалке, а джинсы провисают. Волосы сбриты, отчего он выглядит ещё хуже, чем есть на самом деле.

И тут меня осенило. Он болен?

Не поэтому ли он так сильно хотел меня увидеть, что разместил своих людей в аэропорту на неделю? Возможно, он думает о том, чтобы наладить отношения, потому что его здоровью приходит пиздец.

О, это были бы отличные новости.

— Привет, брат, — говорю я, поднимаясь по ступенькам к нему. — Давно не виделись.

Чем ближе я к нему подхожу, тем хуже он выглядит. Он как скелет.

— Это точно, — говорит он, оглядывая меня с ног до головы. — Хотя, насколько я помню, это твоя вина.

Я борюсь с желанием закатить глаза.

— Но давай оставим прошлое в прошлом. Заходи. — Он широко размахивает руками и ведёт меня внутрь.

Ну, тогда, ладно. Давайте начнём.

Глава 24

ИЗАБЕЛА

— Ты возвращаешься домой.

Мамин тон серьёзен. Она требует, а не предлагает.

— Ммм, — хмыкаю я. — Мне не очень нравится этот вариант.

— Изабела. — На её лбу проступила вена.

— Думаешь, он бы бросил меня? Если бы я была на волоске от смерти?

— Хорошо, во-первых, мы не знаем, отправился ли он на смерть, доченька. Мы не знаем, собирается ли его брат убить его или нет. Мы слышали, что он, возможно, болен. Может, он хочет, чтобы в конце концов Нико вернулся в семью. — Она делает глубокий вдох.

— А во-вторых? — Спрашиваю я скучающим тоном. Потому что я ни на секунду не верю во всё это дерьмо. Я верю, что брат мог заманить Нико обратно этой ерундой, или что он использует это для прикрытия. Но я ни на секунду не поверю, что он изменился.

— Во-вторых, ты была, и остаёшься его работой, Изабела. Это его обязанность — защищать тебя. Его работа — следить за тем, чтобы с тобой ничего не случилось. Так что да, я бы не ожидала, что он просто уедет из страны, если тебя похитят.

— Это семантика, — отвечаю я, запихивая в сумку всё необходимое. Я оставлю здесь большую часть своих вещей, взяв только самое необходимое. — Мы не бросаем свою семью. И я не брошу Нико.

Она вздыхает на другом конце телефона.

— Мы не просим тебя бросать его, — выдавливает она. — Мы пошлём туда людей, чтобы вернуть его, но ты не должна лезть на рожон. Ты поняла меня?

— К тому времени, когда кто-нибудь доберётся сюда, будет слишком поздно.

Я перекидываю сумку через плечо и в последний раз осматриваю дом. Все двери заперты, камин полностью потушен, и все лампы выключены, кроме одной. Я улыбаюсь, оглядываясь через плечо на открывающуюся дверь, впускающую вечерний воздух. Когда я впервые увидела этот дом, я совершенно не понимала, почему Нико выбрал именно его.

Он маленький, скрипучий, и в нём было невероятно душно. Но после того, как мы прожили тут почти неделю, он словно ожил. Мы впустили свежий воздух, и пространство стало скорее уютным, чем маленьким. И я даже полюбила скрипящие петли и бесконечное ожидание горячей воды.

Это мило… Необычно. Я понимаю, почему он выбрал его. Я вижу его здесь в старости, седым и морщинистым.

— Изабела. — В трубке раздаётся голос моего отца.

— Да? — Я улыбаюсь, зная, что, когда мама сдаётся, она всегда передаёт трубку папе. И вы могли бы подумать, что к этому моменту она уже поняла, что он самый большой негодяй из всех. Особенно, когда речь идет о насилии.

— Что ты замышляешь, мой драгоценный ангел? — Я ухмыляюсь, услышав намёк на юмор в его голосе.

— Ничего такого, чего бы ты не сделал, отец.

Он смеётся.

— Отлично. Будут ли там ножи?

— Себастьян! — Я слышу, как мама кричит на заднем плане. Он смеётся ещё громче, заставляя смеяться и меня.

— Упаковала все до единого, — уверяю я его. — Я училась у лучших.

— Расскажи мне свой план. — Его голос стал серьёзным, и я не слышу маминых криков на заднем плане, поэтому предполагаю, что он отошёл за пределы слышимости.

— Первым делом нужно добраться до Нико. Мы своих не бросаем, верно?

— Верно.

— Значит, ты поддерживаешь моё решение? — Повисает пауза. — Папа?

— Я поддержу его, если ты пообещаешь мне вернуться живой. Я понимаю, почему ты хочешь сделать это. Если бы я был на твоём месте, я бы хотел сделать то же самое. Но, детка. — Он делает паузу и вздыхает. — Мне нужно, чтобы ты вернулась домой, хорошо? Нам нужно, чтобы ты вернулась домой.

— Я вернусь домой. Обещаю. Но я должна ему помочь. Я должна вернуть Нико и, возможно, придётся испачкать руки.

— Это дерьмо всегда грязное, — соглашается он. — Повеселись, пока ты этим занимаешься.

— Папа, — говорю я, делая паузу, потому что не уверена, хочу ли я признать эту часть.

— Да, ангел?

— Я знаю, кто его выдал.

— Хорошо. — Он вздыхает. — Ты знаешь, что мы делаем с крысами?

— Уничтожаем их.

— Именно так. — Его голос твёрд. Но мне интересно, был бы он так уверен, если бы знал, о ком я говорю.

— Даже если они — наш крупнейший поставщик оружия? — Я вздрагиваю от собственных слов, зная, что это может привести к чему-то большему, чем то, с чем я могу справиться в одиночку.

— Да похуй, — говорит он со смехом. — Попс, возможно, не слишком обрадуется этому. Он, вероятно, назовёт тебя сумасшедшей. Но лучше, чтобы тебя считали сумасшедшей, чем слабой.

— Я согласна.

— Тогда делай своё дело, ангел. И я буду здесь, чтобы помочь тебе собрать осколки, когда ты вернёшься домой.

Мы прощаемся,