Я попытался сравнить Ричарда Флинна, изображенного в рукописи, – студента Принстонского университета, жизнелюбивого, полного радужных надежд, мечтающего стать писателем, опубликовавшего несколько рассказов, – и мрачного нелюдима, ведущего скромное существование в маленькой квартирке, бок о бок с Данной Ольсен. Неужели он потратил последние месяцы своей жизни на создание рукописи только для того, чтобы унести ее секрет в могилу?

А ведь был еще и Джозеф Видер – то ли гений, то ли самозванец и шарлатан, тоже нелюдимый одиночка, запертый в холодном особняке, преследуемый непонятными угрызениями совести. По странному совпадению его рукопись, как и рукопись Ричарда Флинна почти тридцать лет спустя, бесследно пропала. Я искал одну пропавшую книгу, но узнал лишь, что пропала еще и вторая.

Все участники этих событий совершали необъяснимые, непоследовательные поступки, в их поведении не было смысла. Прошлое упрямо оставалось в тени, не желая раскрывать своих секретов. Ни начала истории, ни ее конца мне отыскать не удавалось, отдельные части загадки не желали складываться в единое целое.

Парадоксальным образом чем больше я погружался в расследование прошлого, в изучение огромного объема противоречивых сведений, тем важнее становилось настоящее. Я словно бы спускался в глубокий колодец, и уменьшающийся круг света над головой напоминал о существовании места, откуда я пришел и куда должен вернуться.

Я каждый день звонил Сэм, которая понемногу выздоравливала. Я скучал по ней больше обычного, иначе, нежели прежде, до того, как приступил к расследованию, и до того, как болезнь нас разлучила. Чем больше я плутал в обманчивом сумраке прошлого, тем явственнее выступали на первый план наши отношения, приобретали неведомую прежде важность и значимость.

Поэтому, наверное, случившееся меня потрясло.

Я собирался на встречу с Роем Фрименом, детективом, принимавшим участие в расследовании убийства Видера и три года назад вышедшим на пенсию. Неожиданно позвонила Сэм и без обиняков заявила, что нам надо расстаться. Впрочем, она тут же добавила, что «расстаться» – слово неправильное, поскольку наши отношения она никогда не считала серьезными, мы были просто друзьями и не скрепляли себя никакими узами или обязательствами.

Она объяснила, что хочет выйти замуж и родить ребенка, а один из ее приятелей давно уже делал ей предложение и, по ее мнению, будет надежным спутником жизни.

Все это она произнесла тем тоном, которым актеру объявляют, что на роль в фильме выбрали другого.

Сначала я с горечью подумал, что Сэм мне изменила, но потом сообразил, что она всегда тщательно просчитывала все возможные варианты, прежде чем принимать какое-либо решение, и если, по ее словам, во время болезни размышляла, чего хочет от жизни, то, скорее всего, они с этим приятелем давно уже были близки.

– Ты же сама говорила, что не хочешь серьезных отношений, – возразил я. – То, что я пошел навстречу твоим желаниям, не значит, что мне этого не хотелось.

– А почему ты мне об этом раньше не сказал? Что тебя остановило?

– Ну, я собирался…

– Джон, мы слишком хорошо друг друга знаем. Вы, мужчины, все одинаковы – как только теряете женщину, сразу понимаете, насколько она вам дорога. А известно ли тебе, что, пока мы были вместе, я боялась, что ты встретишь кого-нибудь помоложе и бросишь меня? Мне было обидно, что ты никогда не знакомил меня с друзьями и с родителями, что ты от всех скрывал наши отношения. Я для тебя была женщиной в возрасте, интимная связь с которой тебя устраивала, только и всего.

– Сэм, мои родители живут во Флориде, ты же знаешь. А друзья мои тебе вряд ли бы понравились – бывшие коллеги из «Нью-Йорк пост» и университетские приятели, обрюзгшие, мерзкие типы, которые любят напиться и рассказывать о том, как изменяют женам.

– Все равно, это принципиальный вопрос.

– А я объясняю тебе не принцип, а то, как обстоят дела по правде.

– Слушай, давай не будем друг друга обвинять. Расставаться всегда тяжело, не стоит вспоминать былые обиды.

– Я тебя ни за что не виню.

– Ладно… прости. Понимаешь, я… – Она зашлась кашлем.

– Что с тобой? – встревоженно спросил я.

– Ничего страшного, врачи говорят, через пару недель кашель пройдет. Все, мне пора. Может, созвонимся еще. Береги себя.

Она оборвала разговор прежде, чем я успел предложить встретиться прямо сейчас и поговорить. Я тупо смотрел на телефон, будто не понимая, зачем он мне.

На встречу с Роем Фрименом я отправился, больше всего на свете желая как можно скорее покончить с этим расследованием. Если бы я не увлекся играми в частного сыщика, то наверняка заметил бы надлом в наших с Сэм отношениях. Я корил себя и проклинал тот день, когда ввязался в это запутанное дело, не понимая, почему разрыв с Сэм так на меня подействовал.

Я совершенно не суеверный человек, но вся эта история с Ричардом Флинном, будто гробница фараона, заключала в себе какое-то проклятие. Я хотел позвонить Питеру и сказать, что отказываюсь от его поручения, поскольку все равно не докопаюсь до истины и никогда не узнаю, что на самом деле произошло в ту ночь между профессором Джозефом Видером, Лорой Бейнс и Ричардом Флинном.

Рой Фримен жил в округе Берген, неподалеку от моста Джорджа Вашингтона, соединяющего Нью-Джерси с Манхэттеном, но в тот день у него были дела в Нью-Йорке, и я заказал столик в ресторане на Тридцать шестой Западной улице.

Фримен, высокий и худощавый, напоминал актера, которого обычно приглашают на роли второго плана – пожилой коп, верный товарищ и наставник главного героя в борьбе с преступниками, личность запоминающаяся и внушающая доверие, хотя в фильме он произносит всего несколько слов и ему почти не уделяют экранного времени.

И волосы, и коротко подстриженная бородка были совершенно седыми. Он представился, и мы разговорились. Фримен рассказал, что почти двадцать лет был женат, но развелся в конце восьмидесятых и жена, Диана, после развода переехала в Сиэтл. У них был сын, Тони, который давно окончил колледж и теперь работал диктором на местной радиостанции.

Фримен откровенно признался, что семья распалась из-за него – он слишком много времени уделял работе и сильно пил. В полицейское управление Нью-Джерси он пришел сразу после полицейской академии, в 1969 году. Хотя сейчас и утверждают, что к середине семидесятых расизм в полиции был искоренен, Фримен заверил меня, что это не так – он, афроамериканец, испытал это на себе. Да, конечно, уже в то время начали снимать фильмы, где роли судей, прокуроров, университетских профессоров и начальников полицейского управления исполняли чернокожие актеры, но жизнь на экране мало соответствовала действительности. Однако Рой с детства мечтал служить в полиции, а жалованье патрульного составляло почти двадцать тысяч в год – немалые деньги по тем временам.

В начале восьмидесятых в полицейском управлении Западного Виндзора служили пятнадцать полицейских, большинство из них – белые мужчины лет около сорока. Впрочем, Хосе Мендес представлял испаноязычное меньшинство, а потом в управление приняли и женщину. В Нью-Джерси и в Нью-Йорке в то время стал популярен крэк, и, хотя в Принстоне таких наркоманов было немного, копам там приходилось несладко. Десять лет Фримен служил в полицейском управлении Принстона, а в 1979-м его перевели в округ Мерсер, в недавно учрежденное управление Западного Виндзора.