– Вот и прекрасно. Инцидент исчерпан. Можете идти.

Винар практически испарился. Ирвин повернулся к Тэйту.

– Ко мне в комнату.

– Ирви…

– Ко мне в комнату, – повысил голос Ирвин. – Хватит с меня прилюдных скандалов!

Я опередила их и поднялась первой. Однако слишком тонкие стены не умели хранить секретов. Конечно, я могла, к примеру, пойти в ванную и пустить воду. Но не ушла, напротив, затихла. Услышала, как хлопнула дверь, скрипнул матрас на кровати под тяжестью тела.

– Ты охренел? – очень устало спросил Ирвин.

Пружины скрипнули снова – похоже, кто-то сел рядом.

– Тебе сколько лет – пятнадцать? Целитель, избранник Богини… Ты отлёживаться должен, а не бегать по городу, нарываясь на драки.

Тэйт упорно молчал.

– Из-за чего вы подрались?

– Он мне не понравился. А я – ему.

– Светлая Богиня, дай мне терпения! Ты дождёшься, я действительно напишу деду.

– Пиши. Он тебе ответит, что два мужика могут набить друг другу морды без того, чтобы ты лез с нравоучениями.

Судя по хмыканью Ирвина, фраза была вполне в духе летта Герана.

– Тэйт, Мильдон имперец. Из вашего мордобоя на самом деле может выйти громкий скандал.

– С чего вдруг? Он меня задел, я ответил. Ты тоже не пылаешь любовью к огорийцам, и не убеждай, что не хотел проучить одного конкретного за наглость.

– Хотел, – признался Ирвин. – Но я не могу себе этого позволить. В моём положении это недопустимо.

– Тогда считай, что я это сделал за тебя. У меня нет твоего положения. Ирви, я совсем без сил. Голова кружится, в ушах словно вата. Помоги дойти до комнаты.

– Спи здесь. Ты беззастенчиво пользуешься своей слабостью. Я даже отругать тебя не смею, такого несчастного!

– Знаю.

Наступила тишина. Я смотрела на букет нарциссов. Красивые, хрупкие, нежные. Подарить цветы девушке гораздо проще, чем пойти и сломать нос оскорбившему её нахалу.

– Ирви… Ты на меня сердишься?

– Тэйт, ты можешь избить сотню имперцев, катизсцев, нейссцев и даже гидарцев. Я буду переживать только за тебя.

Ещё ни разу я не видела, как Тэйт улыбается. Но почему-то не сомневалась, что сейчас он должен улыбнуться. Интересно, какой он, когда не злится?..

Тихо разделась и легла спать.

***

О следующих городах – Орáнсе, Лимéре и Кери́се – у меня сохранились смутные воспоминания. Эти города ничем не отличались от предыдущих. Те же приземистые домики из белого кирпича, круглая центральная площадь, сквер с неизменным бюстом и сетка узких пронумерованных улиц. Мы с Дирином каждый раз выискивали особенности, но их было так мало, что вскоре они стирались из памяти. Похожие друг на друга как две капли воды дома, где мы останавливались, важные летты с одинаковыми жалобами на безденежье, их жёны и дочки, строящие Ирвину глазки. Скандалов, подобных тому, что случился в Немаре, больше не происходило. В каком-то из городов, вроде Орансе, управители попытались всучить столичному проверяющему взятку и я пополнила свой запас непереводимых гидарских ругательств. Собственно, этим примечательным эпизодом и ограничивались все значимые события прошедших дней.

Ирвин не преувеличивал, когда называл себя прилежным и способным учеником. По-нейсски он стал говорить почти без ошибок и с едва уловимым акцентом. В его обществе было приятно находиться, и даже не потому, что он нравился мне внешне. Ирвин привлекал неизменной вежливостью, доброжелательностью, умением держать себя в руках. Ни разу я не слышала, чтобы он высказался о ком-либо предвзято или со злобой. Он не проявлял позволительное в его положении высокомерие, не судил сгоряча, не злоупотреблял властью. Видимо, моё восхищение этими замечательными качествами и подвело меня. Я не заметила, когда знаки внимания, которые он оказывал, перешли в нечто большее. Но самое ужасное, что я их принимала. Никто и никогда не ухаживал за мной настолько красиво, деликатно и трогательно. Не трепетал от случайных прикосновений, не замирал на середине фразы, не целовал кончики моих пальцев, заливаясь румянцем. Ирвин дарил мне цветы – тюльпаны, гиацинты, фиалки. Запредельная стоимость его не останавливала. Когда он умудрялся их покупать, не представляю: он поднимался очень рано и исчезал до завтрака. Однако каждое утро Ирвин забегал на минутку и вручал новый букет. Я постоянно ловила на себе его нежные взгляды и недоумевала: чем я могла заинтересовать такого невероятного мужчину? Вслед за этой мыслью неизменно приходила следующая: «Как ко всему этому относится Тэйт?»

Целитель сдержал обещание, данное брату. Он перестал задирать меня или смотреть с неприязнью – он вообще не глядел в мою сторону. Тэйт всеми силами избегал находиться со мной рядом: если я входила в гостиную, он вставал и уходил. Сухое «добрый вечер» за ужином – единственные слова, обращённые ко мне, которые он выдавливал ради приличия. При этом и с Ирвином, и с Дирином он разговаривал тепло и непринуждённо. Лишь меня Тэйт не замечал в упор, даже когда сидел напротив в везиле, так близко, что я могла бы коснуться его колена, если бы интуитивно не поджимала ноги. За эти дни он ни разу не поднял ресниц – длинных и острых, словно отточенные лезвия, чтобы окатить презрением, которое, не сомневаюсь, никуда не делось.

Дирин утешал меня, повторяя: «всё образуется», но как-то неубедительно. После Немара мой друг стал необыкновенно задумчив и часто, когда Тэйт не видел, смотрел на целителя с непонятной тоской. В бесконечных спорах между братьями Дирин неизменно выгораживал Тэйта, а жаркие споры вспыхивали теперь постоянно. Тэйт окончательно перестал щадить себя и исцелял до тех пор, пока у него оставалась хоть капля сил, после чего буквально падал от истощения. Пару раз Дирин приносил его на руках в глубоком обмороке. Ирвин просил, умолял, угрожал – без толку. Отлежавшись, Тэйт упрямо приступал к своим обязанностям. Его самоотверженность граничила с пренебрежением к собственной жизни: спасая других, он забывал о себе.

– У меня огромное желание подговорить Дирина ехать помедленнее, иначе ты не успеешь восстановиться до города, – сердито заметил Ирвин, когда мы садились в везиль, чтобы следовать в Рисар. – Представляю, что скажет Илона, когда увидит тебя такого!

– Илона обрадуется мне любому.

Тэйт покачнулся и чудом не растянулся на полу. Побыстрее сел к окну, прикрыл глаза, намекая, что не расположен развивать данную тему дальше. Ирвин вздохнул.

– Упрямец! Керис – последний город, где ты помогал лекарю. В Рисаре у нас не будет времени, а на территории Нейсса ты лишь брат летты Гирел, сопровождающий сестру.

– Перечитай Кодекс, – не открывая глаз, бросил Тэйт. – Или я прозевал, когда в него внесли изменения? С каких это пор применение дара ограничивается линиями