руднике под сокращение, а он с отцом уехал на Омчак. Жил у Николая Маркелова, дрался с его дочерью Катькой – настырной и не по-детски злой. Вот отец на мотоцикле. На задней стороне надпись: «Алдан, прииск Радужный. На память сыну от непутевого отца». В кабине ЗИЛа за рулем – смешная и памятная. Это когда отец оформился на руднике Наталка…

Колыма рудник Наталка.

Уважая водительский стаж и рекомендацию заведующего техскладом Маркелова, завгар определил Цукана на голубой ЗИЛ-130. Первую неделю Цукан крутился на коротком плече между поселками. В июле выпала поездка в Сусуман. Ваня тут же прицепился со своим: возьми меня, я буду тебе помогать. Цукан критически оглядел своего худосочного сына, хлопотно с малым в дальней дороге. Преодолевая извечное бабское, вдруг случится что-то! – сказал, подавая рубль: «Хорошо. Беги в магазин. Мне пачку чаю, себе печенье купишь. И чтоб в девять в постели, как штык».

Выехали ранним утром. Ваня щебетал без умолку, словно скворец, его радовало всё: грунтовая дорога с клубами пыли, поселок Кулу, где они перекусили в столовой, длинный мост через широченную Колыму, серпантины Гаврюшина перевала, где приходилось отстаиваться в «карманах», пропуская встречные, идущие на подъем. Здесь по рассказам отца побилось немало водителей. Он показал вниз на искалеченную машину: «Тут десяток таких».

У родника попили воды, вскипятили чай на костре – снова радость, как и полосатый бурундучок, прикормленный на шоферской стоянке.

У поворота на Хениканджу встали на обочине. Цукан стоял, угрюмо смотрел на крыши домов, на разросшийся в этой узкой долине многоэтажный поселок.

– Ты бывал здесь?

– Два года баланду хлебал.

Донесся звон промороженного двутавра, которым поднимали утреннюю лагерную смену… А может быть, просто уронили трубу. Цукан сплюнул на пыльную обочину, словно открещиваясь от наваждения. Тяжко вздохнул, но ничего не сказал, понимая, что не передать, не выплеснуть ту желчь, которая растекалась внутри, если вспоминал начальника Берлага в Хеникандже капитана Холодило, самого лютого из лагерных начальников.

Переночевали в Сусумане. С утра припустил дождь, прогулку по городу и обещанную карусель в парке, пришлось отменить. В кузове стоял трансформатор, нарушивший центровку машины, как пояснил отец, из-за чего пришлось ехать медленно. После затяжного перевала остановились, вышел из строя генератор. Цукан долго возился, матеря современный автопром, но найти причину не смог. Открыл в кабине верхний лючок, показал Ване, как нужно двигать вправо-влево привод щеток стеклоочистителя, которые без генератора не работал, как и фары.

Поначалу это приобщение к водительскому процессу окрылило. Ваня старательно двигал туда-сюда металлический шток, но через пару часов руки устали, на пальцах вздулись волдыри. Двигал левой, потом правой, а пальцы все одно жгло. Когда стекло заволакивало дождевой мутью, Цукан приостанавливался, смотрел укоризненно и Ваня вновь принимался возить щетками по стеклу.

Ехать без света нельзя. Заночевали в кабине под неустанный шум дождя. Едва рассвело, Цукан «кривым» стартером завел машину. Пока прогревалась, располосовал тряпку, обмотал Ванины волдыри на руках: «Терпи, казак. Не стоять же нам сутки под дождем».

На автобазе в Кулу разобрали и отремонтировали генератор. Всю оставшуюся дорогу Ваня спал непробудно и не слышал, как выгружали на складе трансформатор, как нес отец к дому. Потом подробно рассказывал приятелям – Кахиру и Сашке Шулякову о высоченных перевалах, погибших водителях, городе Сусумане, где он впервые смотрел телевизор в холле гостиницы.

Вскоре на техскладе Цукан встретил Сергея Бурханова, который организовал старательскую артель и, вмиг рассчитавшись, как это делал не раз, уехал на прииск Бурный в Ягоднинском районе мыть золото.

Приехал на рудник Колово в декабре. Анна Малявина закатила грандиозный скандал, поминая каких-то блядей и его обещание переехать жить на Омчак, и что деньги ей совсем не нужны, что она лучше сдохнет, но денег от него теперь не возьмет и все прочее, гневное, что говорят в таких случаях обиженные подруги и жены. Аркадий уехал через три дня, оставив на этажерке стопку денег.

А он тогда принял сторону матери и даже не попрощался с отцом, убежал в школу.

Ручей Игумен весной широко разливался, разделяя поселок Белово на две части: Рудничную и Нижную. В центре подвесной мост, по которому пацаны пробегали на спор за минуту, не держась за поручни-леера. Грузовики шли вброд. Иногда застревали и тогда на подмогу вызывали гусеничный трактор. Школьники выходили смотреть, как бульдозер, взрыкивая мотором и выгребая из под гусениц гальку, тащит груженую машину. Они вопили: «Во-о, прямо как на войне!» Им виделось в этом нечто боевое, как в кино, которое они могли смотреть много-много раз, и поэтому строили в распадке штабы и партизанские схроны, стреляли по врагам из деревянных пистолетов.

Другая сопка, что позади поселка – крутая, вся в каменистых осыпях. Осенью она загорается от ярко-красной брусничной спелости. Рвали ее здесь всей школой, всем поселком, тарили в ведра и фанерные бочки из под сухого молока, а она все не кончалась. Есть еще одна приземистая сопка справа от ГОКа. Там в дальнем закрытом от ветров распадке, хорошая крупная стланиковая шишка и бурая смородина. Туда пацанам ходить запрещают, а особенно лазить по старым шахтным выработкам и проходческим шурфам. Но они лазили. Лазили по пугающе огромным этажам старого рудника, сложенного из огромных бетонных блоков зеками в сороковых. Здание в несколько этажей напоминает им крепость, замок, дворец дракона, но никак не фабрику, где принимали, дробили, промывали руду и палили из карабинов по людям. Пополняли золотой запас страны.

Золото всюду: в разговорах отцов и матерей, в газетах, в глазах, в приговорах судов. Первый раз Ваня работал на золоте в середине шестидесятых. Мать взяли поваром в рудничную геологоразведку на весь сезон. Ей было тогда 46, а ему десять. Но большой парень по общему мнению всех, кроме геолога, который любит поучать старателей, и особенно пацана. Но Ваня казак вольный, привязал к палке стальную вилку и ушел бить ей, как острогой, вертлявых мелких усачей. Мечтал взять хариуса, а он, похоже, в Безымянный ручей не заходит. Далеко не забегал, на нем вода и костер. Большие серьезные дядьки хвалят каждый раз вечером, когда черпают из бочки горячую воду для умывания, особенно бульдозерист Володька, улыбчивый, озорной парень с наколками на груди и руках. В его словах много мути, как в ручье после паводка:

– Неси, Ваня, шлюмки. Развода седня не будет, бугром буду я.

Подставляясь под струйку воды, Володька с удовольствием фыркает, смывая пыль и копоть с лица, хвалит.

– Ну, ты, герой! – А сам косит глазами в сторону поварихи Анны Малявиной. Изящная