– Дурак! Про него в «Магаданской правде» написано. Понял?

Правильно Сычев говорит. Я тоже в газете читала, – сказала Танька Фрош радостно. Радостно, потому что подумала: «Вечно этот Малявин воображает».

Малявину стало стыдно. Раз в газете написано, какой может быть спор? Тут врезать бы по уху сыну эсэсовца. И врезал бы… Если бы не смотрел Белобрысый так загнанно из-под руки. Зато Сычев постарался, влепил ему оплеуху. Следом пацанчик в школьной форме, купленной па вырост, с подвернутыми рукавами пнул Белобрысого сбоку ногой и тут же отскочил в сторону.

– Эсэсовец! Эсэсовец! – кричали вразнобой школяры, сгрудившись в тесном коридорчике.

На руднике Белова жил народ разноплеменной, крученый-верченый, но убийства случались редко. Чаще гибли на охоте, в шахтах, на промывке золота. А чтобы убийство, да такое откровенное!..

Это в поселке всех удивило куда больше, чем известие о том, что Власюк служил в немецкой дивизии «Галичина». Лишь Зюзяев воспринял это болезненно, приставал к одному, другому со своим: «Нет, ты подумай, каково! Эсэсовцу руку жали, куском делились. Против нас воевал. Фашист настоящий» Мужики отмахивались, отходили в сторону, потому что интуитивно угадали то, что произносить вслух нельзя. Да и слух прошел, что Забедня подловил Власюка на хищении золота при отмывке шлиха.

Только Анну Малявину, словно черт за язык дернул. Возьми да скажи:

Летом сорокового, когда я за скотом племенным ездила под Винницу, так нас местные звали советскими фашистами.

Как вы можете, Анна Григорьевна! – вскинулся Игорь Зюзяев, старательный сварщик, комсомолец, спортсмен.

Ваня не встревал в разговор, он помнил отчетливо, и ему захотелось рассказать, как истомился в очереди за хлебом у магазина, как пошел на зады по малой нужде, а там у склада увидел белобрысого пацанчика – сына Власюка. Сидит он на перевернутом ящике и палку ножом строгает. Посмотрели пристально друг другу в глаза. И ни слова, ни полслова. Белобрысый встал с ящика и двинулся вверх по косогору боком, настороженно, будто ждал выкрик: «Эсэсовец!» – и тут же размахнулся, рубанул палкой по будыльям кипрея. Когда отошел подальше, оглянулся через плечо, приподнял деревянную шашку, подержал ее на весу и снова рубанул: «Вот тебе, вот тебе!..»

Забайкалье.

Прошло две недели с момента аварии, и весна, как это часто бывает, обрушилась с торопливой поспешностью. Снег разом оплыл, под барабанную дробь красноголовых дятлов, облюбовавших неподалеку высокую сосну. И сразу на разворошенном склоне вокруг самолета полезла трава. Ручей взбух, покатился со звоном по склону, вода шла верхом, подтачивая серый лед, усыпанный хвоей и еловыми шишками. Виктор, опираясь на самодельный костыль, прыгал по самолету, норовил спуститься вниз. Тут бы порадоваться, что парень выжил, что подступает тепло и днем можно прилечь на подветренной стороне, щурясь от яркого солнца, если бы не тревога, которую он ощущал днем и ночью, вскакивая, словно шальной от малейшего шума. Самолеты и вертолеты барражировали, но если судить по солнцу, то на северо-западе.

– Тупицы! Летают черт знает где!..

– Думаю, когда отключились оба двигателя, то командир экипажа ушел с трассы на юго-восток, выискивая площадку для аварийной посадки, – рассуждал Цукан, чтобы успокоить парня. – Он планировал и тянул до последнего в эту широкую долину.

Услышав отдаленный гул самолета, Цукан разжег костер, долго кружил по периметру, вглядывался в небо. Шум моторов вскоре угас и он, обессиленный, уселся на землю, матерщиной, перебарывая подступивший страх. Продукты закончились, осталось немного чая и карамели.

Изготовил из тальника несколько вершей, ждал с нетерпением, когда на реке сойдет лед. Костры сделал в виде больших индейских вигвамов, наложив внутрь смолистых ветвей, чтобы дым клубами валил, привлекая внимание.

Утреннее солнце выкатилось яркое, сразу обласкало склон и всю долину от края до края. Громко заголосили ручьи, и вот она радость – лед на реке сошел, высвободил чистую воду. Цукан собрался пройтись, по косогору, чтобы проверить силки, заодно собрать на южном прогретом склоне черемшу, мать-мачеху и прочую полезную травку, которая обильно лезла из-под земли. Виктора по шторм-трапу спустил из самолета, усадил у костра с наказом, как и что нужно делать, если он услышит гул двигателей. Умом понимал, что поиски закончились, а все же тормошил парня, прикрикивал на него, когда сильно скулил.

Виктор бездумно сидел, привалившись к валежине. Сидел, нянчил покалеченную ногу, стараясь устроить ее поудобней, а она ныла и ныла, словно там завелся какой-то зверек. К голоду притерпелся, возникали невеселые мысли о дальнейшей жизни в качестве инвалида. Рассказы Цукана про Маресьева и безногих тележечников, которые после войны работали в мастерских и даже клепали детей, стали раздражать. Он представил выпученные глаза Валюшки, когда увидит его на костылях и непременно подумает, зачем мне такой инвалид нужен, рядом сотни здоровых, красивых парней. Полгода добивался близости, подрался с приятелем однокурсником из-за нее и вытерпел долгое разбирательство на комсомольском собрании, куда вызвали Валю и она, неожиданно для него, вдруг сказала, что они дружат давно и Виктор Осинкин защитил ее от грубых нападок однокурсника.

С помощью самодельного костыля Виктор встал, прошелся вдоль фюзеляжа. Прыгать на одной ноге по косогору неудобно. «Надо попросить Федорыча сделать второй костыль для лучшей опоры», – подумал он, с усилием вытаскивая палку из размокшего грунта. Ручей из талой воды катился по склону совсем близко в россыпи белоснежных подснежников. Захотелось напиться. Он еще не привык, да и сил оставалось немного. Дошел, тяжело дыша, по-собачьи припал к воде, напился и вдруг увидел в отражении совсем незнакомое забородевшее худое лицо, оно кривилось и прыгало, словно пыталось убежать от него.

Вертолетный гул возник с западной стороны из-за сопки. От неожиданности он резко привстал, костыль скользнул на мокрых камнях, Виктор завалился на бок, прокатился по склону, крича от боли в поврежденной ноге. Костыль остался там, у ручья, а гул вертолета все звонче и звонче. Пополз на карачках по размокшему склону, обдирая руки, колени и подвывая от боли. Руки мокрые, спички не зажигаются, ломаются, но кое-как зажег бересту…

Цукан прибежал, когда повалил густой дым, костер запылал с опозданием. Вертолет по всем признакам поисковый уходил снова на юго-запад. Долго сидели у костра в надежде, что вертолет зайдет на второй круг. Нет – тишина.

Виктор к вечеру обессилел, его с трудом удалось затащить в самолет. Рана на ноге открылась, сквозь бинт проступила сукровица. А в аптечке остался только йод и нашатырный спирт. Заново туго перебинтовал культю, а в голове крутились разные рецепты самодельных отваров: березовая чага, тысячелистник, почки березы, но всё это на спирту. Цукан пытался найти бачок с жидкостью