– Что мы отменили?! – Она вновь не верила своим ушам.

– Так свадьбу же! – Он развел руками. – Ты же не думаешь, что я скажу родителям, будто сделал девушке ребенка и не собираюсь дать ей свое имя?

Прекрасно. Отлично. Грандиозно. Кира медленно и глубоко дышала, стараясь унять жгучую ярость. Она не сомневалась, что еще немного, и обнаружит себя в мешке, перекинутой через спину барана. Или как там принято у армян похищать невест. Месяц, другой – и вот она уже стоит в страшном цветастом халате у плиты, босая и беременная. На двери – амбарный замок, а Интернетом не пахнет в радиусе десяти километров. И за окном слышится мерный клекот кур. Одно хорошо: Эрик – армянин, и в хиджаб ее никто не упакует.

Что ж, тут варианта два. Или она начинает спорить и отпираться, и это еще больше раззадорит Саакяна. Все их отношения были построены на давнем чувстве соперничества и желании обставить друг друга по всем фронтам. Второй вариант – покориться. Прийти на встречу, пожать мужественную руку каждого члена его семейства и потом наглядно продемонстрировать, почему свадьбы не будет. И сделать это так, чтобы все присутствующие от этого испытали облегчение.

В экзерсисах по разочарованию родни Кире не было равных. Она родную мать, которой было положено хотя бы по зову крови нежно любить свое дитя, умело доводила до белого каления. Что уж говорить о приличном армянском семействе! Где традиции – во главе угла, авторитет мужа – незыблем, а роль жены – покорная и молчаливая хозяюшка. Чтобы шокировать эту благодарную публику, Кире даже не придется стараться.

Поэтому она медленно растянула губы в улыбке и медоточиво пропела:

– Прекрасно, жди меня в воскресенье.

Лицо Саакяна вытянулось.

– Господи, что ты затеяла?

– Ничего, – Кира улыбнулась еще шире.

– Черт… Надо было тащить тебя без предупреждения. Чтобы ты не успела сориентироваться.

Он встал с дивана, скрипнув, и от этого звука Линукс пулей вылетел из своего убежища и ломанулся за дверь в коридор.

– Его надо будет обсудить отдельно, – Эрик перевел дыхание и поежился. – Боюсь, для ребенка он может быть просто опасен.

– Ну, конечно. У тебя нет знакомого живодера?

– Не передергивай.

– Мой дом, мой кот. Животные, кстати, очень хорошо разбираются в людях. Все, Саакян, выговорился – иди. Мне еще готовиться к интервью и первым съемкам.

– Каким съемкам? – замер Эрик.

– Как? «Большой стендап».

– Так тебя все-таки взяли? Чего же ты молчала?

– Я бы сказала, не начни ты играть в альфа-самца. Вот тридцатого как раз первое выступление, а на следующий день можно и к твоим родителям.

– И ты не сбежишь? – недоверчиво переспросил он.

– Тю! Не боись. Хотел семейный ужин, он будет незабываем.

– Кир, пощади хотя бы моих родителей!

– Успокойся. Все, иди, кому говорят. Поздно уже, – она встала, чтобы подтолкнуть его к двери, но он задержался.

– Слушай, – он понизил голос. – Ты бы не выгоняла Катю! Она ведь не виновата… Это я про тебя спрашивал…

– Хочешь держать тут своего шпиона? Не выйдет.

– Прекрати! Я серьезно! Она ничего такого не сделала. Мои сестры вечно все выбалтывают, и никто их никуда не выгоняет…

– Я тебе очень рекомендую, – она четко выговаривала каждый звук. – Держись подальше от моих дел. Если ты решил, что у тебя вдруг появились на меня какие-то права, засунь это решение себе в…

– Я понял! – Он поднял руки. – У женщин есть право голосовать, работать и выгонять из дома родственниц.

Эрик вышел в коридор, и не успела Кира выдохнуть, что день наконец закончился, как услышала забористую смесь русской и армянской ругани.

– Что происходит?! – Она щелкнула выключателем.

Саакян стоял на одной ноге, брезгливо осматривая свой носок.

– Мои мокасины! – возмутился он. – Твой кот испортил мои мокасины! Скворцова, это итальянская кожа!

Сочувствие и без того не было главным достоинством Киры. Сейчас оно даже не проснулось. Напротив, она фыркнула и, не сумев вовремя натянуть физиономию, расхохоталась.

– Он нарочно! – жаловался Саакян. – Как я теперь домой пойду? У меня весь салон провоняет!

– Иди пешком!

– Ага! Я припарковался за шлагбаумом, туда далеко… Погоди, ушастая гадина, я до тебя еще доберусь!

Ответом ему было шипение из недр квартиры.

– Кир, может, я это? Попробую отмыть туфли? Высушу…

– А сам куда денешься в этот момент? – Она скрестила руки на груди.

– Так это… Переночую…

– Еще чего!

Кира выпроводила коллегу с подмоченными мокасинами на лестничную клетку и отправилась на кухню. Сегодня Линукс определенно заслужил любимое угощение.

Он всегда удивительным образом чувствовал, когда хозяйка открывает сгущенку. И едва Кира поставила банку на стол и в первый раз крутанула открывалкой, кот возник из ниоткуда, вскочил на табуретку и принялся завороженно наблюдать за ее действиями, как заядлый болельщик за финальной игрой Высшей лиги.

– Не зря я гребла твой лоток все эти годы! – проговорила она, наливая густую сладкую жидкость в мисочку. – Мы с тобой не пропадем, да?

Ответом ей была лишь загогулина длинного тонкого хвоста, потому что кот всем своим существом погрузился в поглощение лакомства.

Препираться с Эриком оказалось гораздо легче, чем сосредоточиться на подготовке к съемкам. Сначала Кира всю ночь ворочалась в кровати от угрызений совести по поводу Катюши. И утренняя сцена в коридоре, когда племянница с сиротским видом перетаскивала чемодан через порог входной двери, совершенно не помогла Кире восстановить душевное равновесие. Но если уж она чему и научилась в жизни, так это доводить начатое до конца. И раз сказала уходить, то пусть уходит. Хотя при свете дня на свежую голову проступок Кати уже не казался Кире таким ужасным.

Пожалуй, если бы девчонка сама пришла и хотя бы еще разок извинилась, Кира позволила бы ей остаться. Но та ушла по-английски. А уже через полчаса посыпались телефонные звонки.

Сначала звонила Оксана, мать Кати и двоюродная сестра Киры. С ругательствами, обидами и фразами вроде «так не делается». И поскольку Скворцова отказывалась объяснять причину своего решения, ее и вовсе предали семейной анафеме.

Потом звонила мама. Нора Альбертовна говорила своим фирменным голосом, расстроенным и чуть дрожащим от бессильного отчаяния. Голосом, который можно назвать «где у нас валидол и тонометр?».

Она долго распространялась про то, что мечтала вырастить дочь приличным человеком. Для которого семья – не пустой звук. А не такой эгоистичной взбалмошной теткой, которая готова выгнать на улицу агнца вроде Екатерины.