– Тяжелый случай… Ладно, делай как знаешь.

Он проводил ее до квартиры, но заходить не стал. То ли берег мокасины от едких территориальных замашек Линукса, то ли просто надоело все время слушать, как отбрехивается Кира.

Вместо облегчения она почему-то испытала странное, незнакомое доселе чувство. Не одиночество, нет, к нему она привыкла. И считала себя самодостаточной. Но вдруг появилось ощущение покинутости. Как бывает, когда ждешь гостей, долго планируешь вечеринку, а праздник пролетает в одну секунду, и вот ты уже стоишь в пустой комнате, среди разбросанных конфетти и опрокинутых бутылок, и понимаешь, что больше ждать нечего.

Она поборола это чувство, привычно затолкав его поглубже. Догадывалась, что однажды придет день и все, тщательно утрамбованное в закрома подсознания, хлынет наружу, как кипящее молоко из кастрюли, но это – потом. А сейчас ее ждало самое важное событие в жизни: выступление на отборочном туре «Большого стендапа». И либо она пройдет дальше, либо поймет, что как комик ничего не стоит.

На съемки в субботу она ехала, максимально отпустив ситуацию. Всю неделю повторяла, зубрила монолог. Репетировала перед зеркалом разные интонации, жесты, способы подачи. Но по опыту знала: перед сценой нет ничего лучше, чем несколько часов пустоты. Вся подготовка – до. А день в день – лишь спокойствие, хорошее настроение и полная уверенность в собственном организме. Чтобы ни отравления, ни температуры, ни бессонницы… Только ночь полноценного сна и проверенная пища. Но ни в коем случае не голодовка, потому что урчание желудка – один из тех звуков, которые не поддаются контролю.

Джинсы, футболка, кеды. Все чистое, удобное и никак не напоминающее о себе. В конце концов, дресс-код – последнее, чего требуют от стендаперов. Скорее, женщину на каблуках встретят с недоумением. Юмор подразумевает комфорт.

Кире повезло во многом. Во-первых, ее сотоварищей по стендап-клубу поставили в другие съемочные дни. Их присутствие сразу задавало высокий градус конкуренции: она знала, в чем Эрик и Касаткин сильнее нее, и начинала заранее волноваться. Присутствующих она не знала. Только одного парня с огромной дыркой в мочке уха, в которую при желании можно было бы просунуть сливу, как-то видела на подмосковном летнем стендап-фестивале. Остальные приехали из других городов, кто-то и вовсе выходил на сцену второй раз в жизни. Они волновались, натужно шутили друг с другом и на камеру хлопали коллег по плечу.

Кире коротко расписали правила, усадили в общую комнату, она слышала только приглушенные звуки смеха из зала и голоса ведущих. Ожидание угнетало, но ей повезло и на сей раз: ее вызвали третьей. Толком не успев испугаться, она оказалась на модно декорированной сцене. Горел неон, ритмично била современная музыкальная подводка. Зал, как и положено воспитанной телевизионной аудитории, дружно аплодировал по сигналу. Боковым зрением Кира отметила свое имя, крупными буквами горящее на широком экране. Вот. Ее текст услышит вся страна. Ну что, мама, я занималась глупостями?…

Она сжала микрофон, сняла его со стойки: перед ней выступал высокий парень, а разбираться на публике, как регулируется подставка, она не хотела. Поэтому микрофон взяла в правую руку, а левой ухватилась за стойку, будто это позволяло ей держаться ровнее.

Зал был погружен в синеватый полумрак, и перед ней светились лишь столы членов жюри. Опытные комики, которых она ни разу не встречала живьем. В смысле вот так, лично. Близко. Чтобы они слушали ее, а не наоборот. Но вот они, самые обыкновенные люди, сидят и с ожиданием смотрят на нее.

Спасибо сайтам знакомств, ей было о чем рассказать. Маменькины сынки, неказистые игроманы, потасканные ловеласы, уверенные в своей неотразимости. Ловцы московской прописки и, как вишенка на торте, любители пальцев на ногах.

Кира знала, что забралась слишком глубоко в дебри феминизма. Но публика шутки принимала, смеялись члены жюри. Пути назад не было. Она вышла, получив одобрение от одного из наставников. Ее взяли. Ее взяли в команду самой Ксении Расуловой! Кира тоже хлопала кого-то по плечу, тоже давала пять. Плевать на нормы гигиены, когда ее принял «Большой стендап». И от этого факта встреча с родителями Эрика стала казаться сущим пустяком.

– То есть ты действительно решила все испортить, – резюмировал Эрик, оглядывая ее тщательно подобранный наряд.

Мешковатые джинсы, непонятно, мужского или женского кроя, фланелевая рубаха в красно-черную клетку из тех, что занашивали до дыр в девяностые. Волосы, по-сиротски собранные в низкий хвост, и выражение лица «поможите, люди добрые».

Нет, внутри Кира торжествовала. Она была довольна собой и знала, что не вызовет у родителей Саакяна ничего, кроме недоумения. Армяне с их любовью ко всему показательно-нарядному придут в ужас от такой гипотетической невестки. Была еще мысль взять жвачку и смачно ей чавкать, но это даже для Киры казалось перебором. Надо, чтобы все выглядело максимально естественно.

– Неплохая затея, – Эрик наконец кивнул. – Я оценил. Ну что, идем?

– Еще не поздно отказаться.

– И в мыслях не было, – он галантно склонил голову и широким жестом пригласил ее в свою отполированную «Мазду».

Совет старейшин на лавочке у подъезда за этой сценой наблюдал безмолвствуя. Со стороны, наверное, казалось, что это прожженный сутенер вербует невинную душу в свою порочную армию. Не желая портить впечатление, Кира напоследок бросила на Эрика взгляд, полный мольбы и отчаяния.

– Нет, до чего дошли… Посреди бела дня! – заквохтала Клавдия Степановна.

Но за Кирой уже захлопнулась дверца, и машина с низким рычанием сорвалась с места. Нормальные люди устанавливают глушитель, Эрик же, вероятно, прикрутил к движку мегафон, чтобы звучало как целый табун.

Кира хотела подколоть Саакяна за его склонность к показухе, но попа на мягкой светлой коже кресла блаженствовала. Спину ласкали невидимые руки, для ног было ровно столько места, сколько нужно, чтобы не ныли колени, а пахло в салоне так, что хотелось прижаться ноздрями к приборной панели, чтобы нанюхаться впрок. Запах новенькой чистой машины… Если бы изобрели такой освежитель для белья, Кира бы честно сменила излюбленный «Аистенок».

Для разнообразия было приятно ехать в полной тишине. Никакого перестукивания и поскрипывания деталей, сулящего замену сцепления или втулок. И от внезапно накатившего покоя расхотелось даже препираться с Эриком. Но он заговорил сам.

– Я рассказал родителям о тебе. И про стендап, и про твою работу. Так что монолог «меня зовут Кира, и я – программист» можешь сразу опустить.

– Слушаюсь, Эрик-джан.

– Язвительность тебе тоже не поможет. Ты еще не видела моих сестер.

Кира представила себе девушек с косами до пояса, миндалевидными глазами и бровями, сросшимися на переносице. Вряд ли им дозволено говорить что-то кроме «Да, маменька» или «Да, папенька».

– Я сказал, что мы с тобой встречаемся несколько месяцев.