В последние годы моей деятельности дважды официально ставились вопросы о развитии химии в Советском Союзе, о развитии производства минеральных удобрений. И не только о них. Шла речь о полиэтилене и других предметах химического производства. Но для этого требуется время, много времени, потому что мы очень отстали. Те минеральные удобрения, которые мы вырабатывали и распределяли между колхозами и совхозами, по два-три года и более лежали на складах. На каких складах? Просто в отвалах у железной дороги. Хозяйства их не вывозили. Под дождем и снегом они выщелачивались и теряли свои свойства. Оставался один доломит. Его скапливалось целые горы.

Это говорит о том, что и колхозное, и совхозное руководство недостаточно ценили и понимали пользу удобрений. Свалка минеральных удобрений затвердевала, и ее потом просто невозможно было вывезти. Приходилось буквально вести разработку отбойными молотками. Мы не имели оборудования для их размельчения. Мы отставали от Запада, там уже в те времена вырабатывались гранулированные удобрения, содержащие два-три вида полезных веществ, так называемые сложные удобрения. Мы их производили с содержанием только одного химического компонента. Теперь мы все это имеем, и что же?

Возможно ли нам добиться перелома? Безусловно, не боги горшки обжигают. Надо проявить упорство и овладеть знаниями. Овладевать не только теорией, но и научиться применять ее на практике. Молодых, да и пожилых людей следует посадить за парты и обучить этим премудростям. Дело сложное, тут надо не учиться, а переучиваться, а всякое переучивание наталкивается на внутреннее сопротивление. У земледельцев накопился опыт использования органического удобрения, и они смотрят в будущее глазами прошлого. Порой, разговаривая с людьми, я натыкаюсь на полное непонимание.

– Вот коровяк… Это, да!

Так цепко держит нас старое мышление. Это дедовский взгляд. Я сейчас не хочу противопоставлять навоз удобрениям, но американцы используют минеральные удобрения. Я основываюсь на своих беседах с Гарстом[905]. Гарст, американский фермер, умеющий работать и знающий сельское хозяйство, использует все новое. Для меня Гарст – эталон. Если уж Гарст что-то делает, то это выгодно, а если он чего-то не делает, то, следовательно, надо призадуматься. Он ведет капиталистическое хозяйство, а там прибыль – это вопрос жизни и смерти. Если не идти в ногу со временем, то такой фермер в капиталистическом мире обречен на гибель.

– Господин Хрущев, я навоз на поля уже не вывожу, – сказал Гарст мне при встрече во время моего визита в США в 1959 году. – Я пользуюсь минеральными удобрениями. Навоз я сжигаю, не выгодно, дорого возить его на поля, разбрасывать и запахивать.

Я не могу утверждать, что господин Гарст абсолютно прав в своих рассуждениях. Навоз еще послужит, принесет пользу, например, улучшая структуру почвы. Это вопрос к ученым, и это вопрос практики. Я только могу сказать одно: если Гарст так поступает, это дает прибыль в ведении хозяйства и позволяет выжить при конкуренции. А если что-то выгодно для капиталистического хозяйства, то, следовательно, должно быть выгодно и для социалистического. Тут дело не в системе, не в том, кому принадлежат средства производства.

Американцы ограничивают посевы и пшеницы, и кукурузы, чтобы не затоваривать рынок, чтобы не падали цены, чтобы не разорялись фермеры. Они платят премию тем фермерам, которые сокращают посевы зерновых культур. У них запасов зерна более, чем на год.

Правда, географически Америка для произрастания растений более выгодно расположена, чем Советский Союз. Но мы тоже имеем все, чтобы не только не уступать Америке, но и превзойти по тем культурам, которые у нас произрастают лучше.

Наша химическая промышленность может дать все химические вещества, необходимые для ведения сельскохозяйственного производства на высоком уровне. Мы тоже, как и Запад, можем производить их в достаточном количестве. У нас достаточно образованных людей, получивших высшее и среднее образование по сельскохозяйственному производству. Мы постоянно увеличиваем число специалистов как в институтах, так и в техникумах по растениеводству, животноводству и птицеводству.

Если мы все имеем, что же тормозит нас? Что же не позволяет нам подняться на тот уровень, который сейчас достигнут Западной Европой? Я не имею в виду Америку. Америка по урожайности зерновых культур занимает далеко не первое место. В мое время, когда я занимался общественно-политической и государственной деятельностью, Америка получала пшеницы 16 центнеров с гектара. Это половина того, что получают западные капиталистические страны в Европе.

Снова и снова ставлю перед собою вопрос: почему же мы отстаем от западных капиталистических стран в производстве сельскохозяйственных продуктов? Причина кроется в скверной организации дела. Еще в период моей деятельности я увидел в этом главный недостаток и пытался отыскать нужные организационные формы ведения хозяйства. Наши сельскохозяйственные органы часто работали вхолостую. Союзное министерство всем диктует, что сеять, когда сеять. Бюрократическая отчетность поглощает массу труда. Между тем за все почти 13 лет, что я работал на Украине, у меня ни разу не появилось потребности обратиться в союзное министерство за консультацией. Однако министерские указания мы получали регулярно, хотя они порой противоречили здравому смыслу. Республики и области сами обладают достаточным потенциалом для ведения дел и в детализированных указаниях из центра не нуждаются, а аппарат просто должен как-то оправдать свое существование: стучать на машинках, писать, звонить, телеграфировать, посылать уполномоченных. Плодить бумаги.

Микоян как заместитель Председателя Совета Министров шефствовал над сахарной промышленностью. Украина была главным производителем сахара. В Министерстве пищевой промышленности сидел в качестве уполномоченного агроном Сторожук, знающий специалист по сахарной свекле. Он приезжал к нам по этому вопросу, когда ему вздумается. Я убежден, что телеграммы на Украину, которые подписывал Микоян насчет свеклы, составлял Сторожук. Вот получаем длиннющую телеграмму с указаниями, какие нужно проводить работы, а мы их уже закончили. Директивы были правильными, но о чем в них говорилось? Не пей сырой воды! Однако на каждую директиву следовало ответить. Когда же приезжал Сторожук, то его надо было принимать и с ним надо было беседовать. Он наставительно излагал свои взгляды. Потом уезжал. По стране ездили миллионы «сторожуков», им государство платило миллиарды рублей.

Я повторяю: Сторожук был знающим, умным человеком. Спрашивается, зачем он приехал? Для чего тратятся деньги? Зачем вообще учрежден его пост? Неизвестно. А главное, чем менее значительна должность, тем больше ее обладатель проявляет активности. Она вызывает к жизни другие должности, которые должны с ним вести переписку. Так развивается бюрократическая машина, которая вертится, но ничего не дает.