Совет при комиссаре выполнял совещательные функции и состоял из помощника комиссара, одного из окружных комиссаров, заведующего устройством русского населения в Урянхае, товарища прокурора окружного суда в Урянхае, а также председателя краевой земской управы, городского головы столицы Урянхая – г. Белоцарска, представителей «туземного населения» (по одному от каждого хошуна). Совет, в частности, контролировал законоприменительную практику в крае, уточнял и корректировал законодательные акты применительно к региональной специфике. Окружные комиссары контролировали «деятельность всех окружных правительственных учреждений гражданского ведомства» (за исключением судов и Государственного контроля), и так же, как краевой комиссар, оказывали содействие «местному туземному населению» в организации учреждений «на основании местного обычного права». Особое значение приобретала деятельность Переселенческого управления в крае, ответственного за «содействие русскому и туземному населению в его культурно-хозяйственной деятельности», в частности в области сельскохозяйственного освоения земель.

Разработанная инструкция призвана была снять целый ряд проблем в организации местной власти, усилении российского влияния в регионе. Подобные перспективы разделялись многими участниками Белого движения, сторонниками расширения автономных прав в решении «национального вопроса», однако реализовать положения документа на практике не удалось. Реальным результатом изменения статуса высших лиц автономного управления стало назначение Ширетуй-ламы Дашипунцеглынского дацана (буддийского монастыря) Гебиш Хамбо Гелун Чжамцо на должность Бандидо-Хамбо-Ламы – главы Урянхайского ламаистского духовенства. Соответствующий указ об этом был подписан Верховным Правителем после визита в Омск Ширетуй-ламы 21–22 июля 1919 г. и посещения им Колчака и главы МВД Пепеляева. Чжамцо подарил адмиралу большой голубой платок, что, по воспоминаниям генерала для поручений М. А. Иностранцева, означало у монголов «знак высшего расположения и показатель глубокого почтения и преданности». В ответ Колчак наградил главу ламаистского духовенства орденом Св. Анны 1-й степени, личным портретом, а также моторной лодкой для поездок по Енисею.

По оценке Иностранцева, «глава ламаистского духовенства этого края имел огромное влияние на всех исповедующих ламаистскую религию». Во время приема Колчак особо отмечал, что «ему приятно видеть у себя главу ламаистского духовенства, и притом известного своей любовью и преданностью к России». Адмирал «просил его передать и монгольскому народу, что Россия всегда считала монголов своими друзьями и готова помогать им в чем будет в силах». Глава МВД смотрел на назначение Бандидо-Хамбо-Ламы с точки зрения перспектив противостояния красным партизанам и Китаю, о чем свидетельствовала запись в дневнике Пепеляева (от 22 июля): «У меня был с визитом Бандидо-Хамбо-Лама, глава Урянхайского духовенства. У них тоже борьба партий. Хамбо-Лама хочет подкрепить свой авторитет русским шариком (шарик – статусный знак иерерахии власти, принятый у китайских чиновников. – В.Ц.) …Большевики прорвались туда (в Урянхай. – В.Ц.), нужно разрушить это гнездо непременно. Китайцы там не страшны».

Указ Колчака о назначении Ламы был опубликован в Правительственном вестнике (№ 190 от 22 июля 1919 г.), и тем самым в международной практике установился новый порядок (отличный даже от принятого в Российской Империи), когда глава Урянхайского духовенства утверждался непосредственно Российским правительством. Немаловажным являлся также факт согласования указа Колчака с Главным Управлением по делам вероисповеданий. Профессором Л. Писаревым был разработан проект финансирования расходов Бандидо-Хамбо-Ламы из казны (20 тыс. рублей ежемесячно).

Российское правительство предполагало также провести реформу местного самоуправления в крае. Предполагалось создать местный сейм, а по существу – восстановить традиционный для края съезд князей-нойонов. Председатель съезда (Чулган-дарга) должен был согласовывать свои действия с белым Омском. Возрождалась хошунная и сумонная система территориального деления, при которой правитель хошуна (нойон) создавал исполнительный орган (Чазан) из советников, полицейских и писарей. Сумон возглавлялся заведующим (цзангой) и в его административный аппарат предполагалось введение двух советников (мейринов), один из которых осуществлял административную, а другой – судебную власти. Назначение на должности контролировалось омским МВД.

Процедура утверждения Ламы и его будущая деятельность не только повышали статус «ведомства исповеданий», но и свидетельствовали о том, что теократическая форма государственности, характерная для местных традиций, не только не отвергалась новой российской властью, но и поддерживалась в качестве оптимальной в деле управления регионом. Вполне возможно, что подобного рода теократии, сложившиеся в других регионах бывшей Империи и на ее окраинах, получали бы поддержку со стороны правительства будущей России, учитывавшего не столько их военно-политическое, сколько, в первую очередь, религиозно-политическое значение. Как уже отмечалось в предыдущих разделах, многие белые правительства стремились к восстановлению исторически сложившихся структур власти на национальных окраинах бывшей Империи с расчетом на получение поддержки в противостоянии советской власти.

При этом Омск сохранял и контроль исполнительной «вертикали». Генерал-лейтенант В. Л. Попов, признанный знаток местных традиций и обычаев Урянхайского края, был назначен Колчаком на должность Краевого комиссара, а его помощником стал военный чиновник П. Федоров. Тем не менее укрепить свою власть в регионе Бандидо-Хамбо-Лама не смог. Белоцарск был захвачен отрядами красных партизан во главе с известными командирами А. Д. Кравченко и П. Е. Щетинкиным, отступавших после разгрома в Енисейской и Иркутской губерниях. В Урянхайском крае развернулись военные действия, и глава ламаистского духовенства был «вынужден силой обстоятельств скитаться по разным местам Восточной Сибири»[1001].

В стороне от происходящих в Бурятии, Туве и Монголии событий не мог остаться и Китай. Пока Омск, Чита, Урга и Париж обменивались телеграммами, щепетильно опасаясь нарушить «кяхтинские конвенции», Пекин начал действовать. Еще в июле 1918 г. в Ургу был введен батальон китайской пехоты. Это стало первым, по существу беспричинным, нарушением Кяхтинского соглашения со стороны Китая, ведь никто со стороны России не посягал тогда на суверенитет Халхи. Занятая внутренними проблемами Белая Россия отреагировала на это лишь протестом управляющего МИД Временного Сибирского правительства Ю. В. Ключникова. Российский консул Орлов получил заверения со стороны министра иностранных дел Монголии Цэрэн-Доржи в верности соглашению 1915 г. Инцидент замяли, но китайские солдаты в Урге остались.