Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я и уснула под соловьиный хор, вдыхая аромат цветущей черемухи и сирени, и мне не снилось ровным счетом ничего…
5
— Говорю же вам, сударыня, его высочество хорошо, если к завтрему от забот освободится, — говорила утром Анна, расчесывая мне волосы. Я и сама могла причесаться, но ей нравилось это занятие, да и поговорить, видимо, хотелось, так что я не возражала. — И отдохнуть надо, и с самыми спешными делами разобраться… Он управляющим-то не шибко доверяет. Вернее, доверяет, но проверяет, а на это тоже время нужно!
Она оказалась права — ну так, наверно, нрав хозяина изучила от и до, раз знала его с рождения! Принц прислал за мною только на следующий день после обеда, когда я уже вконец извелась и не знала, куда деваться. Хоть порисовать бы, так он ведь забрал альбомы! Только и оставалось, что набрасывать что-то на грифельной доске и тут же стирать, и рисовать заново… Это, кстати, навело меня на мысль, и, как вскоре выяснилось, не меня одну…
— Входи, — сказал мне Эрвин и снова запер дверь. — Как спалось нынче?
Я улыбнулась и указала на окно, развела руками и глубоко вдохнула, прикрыв глаза.
— А, — совершенно верно понял меня принц, — черемухой пахнет и сиренью, верно?
Кивнув, я изобразила ладонями трепещущие крылья, потом коснулась горла, приподняв голову.
— Да, соловьи, негодяи, теперь до самого июля спать не дадут, — невольно усмехнулся Эрвин. — А некоторые, особенно упорные, не успокаиваются и в августе… Присядь-ка.
Он прошелся взад-вперед, бездумно дотрагиваясь то до большого глобуса, то до письменного прибора на столе, потом вновь повернулся ко мне.
— Надеюсь, я не сильно напугал тебя позавчера, — сказал он негромко. — Иногда я делаюсь… чрезмерно раздражительным, и тому виной не мой собеседник, не окружающие. Извиняться не стану: согласись, у меня есть повод подозревать тебя. Просто не пугайся так сильно, я пока еще не сделал тебе ничего дурного… Не отворачивайся!
Эрвин наклонился ко мне и взял за подбородок.
— Клаус был прав, у тебя говорящие глаза, — произнес он. — А еще говорят, что глаза — зеркало души, что они не могут лгать. Вот и смотри на меня, а не в сторону, поняла?
Я кивнула, а потом показала ему принесенный с собою грифель и вопросительно взглянула в сторону стола.
— Ты тоже подумала об этом? — Эрвин выпрямился и посмотрел на меня сверху вниз. — Пожалуй, так может что-то выйти!
Он протянул мне грифельную доску и сел на этот раз не напротив, а рядом. От такой близости мне сделалось не по себе: пусть Клаус, бывало, обнимал меня, перебирал мои волосы и целовал в губы, но то был Клаус, а не его младший брат! И пусть Эрвин всего лишь сидел бок о бок со мною, не прикасаясь даже, это было неприятно. Но куда мне было деваться? Пришлось терпеть…
— Попробуем начать с самого начала, — произнес он. — Как ты свела знакомство с Клаусом?
Я посидела немного, раздумывая, с чего лучше начать, потом набросала корабль, каким запомнила его: горделивый парусник, украшенный гирляндами и штандартами. В небе повис полумесяц, а с палубы корабля протянулись в небо длинные штрихи, увенчанные звездами.
— Что это? — нахмурился Эрвин. — Корабль — понятно, а это… фейерверк, что ли? Да? Постой-ка, да это же вылитый «Ретивый»! Точно, три мачты, высокая корма, фигура русалки на форштевне, но… Он ведь затонул больше двух лет назад! Да… верно, Клаус как раз отмечал день рождения!
Я кивнула несколько раз, стерла россыпь искр праздничного фейерверка и нарисовала поверх мачт грозовые тучи, а вдоль борта — завитки штормовых волн. Ну а потом недрогнувшей рукой провела из тучи копье молнии, вонзившейся точно в среднюю мачту (я не знала, как она называется у моряков), и добавила языки пламени, мигом охватившего такелаж.
— Пока понятно, «Ретивый» угодил в шторм, в него ударила молния, и корабль загорелся, — проговорил Эрвин. — Но это и так известно. А что же дальше?
Я нарисовала в волнах человечка, подписав его все той же литерой «К», а корабль небрежно стерла — его ведь разметало по волнам. Принц молча смотрел.
Снова очистив доску, я провела прямую линию — берег. На берегу закудрявились деревья, вдалеке на холме встал дом служительниц Создателя, отмеченный его символом, а у линии прибоя появилась все та же фигурка, обозначенная буквой «К».
— Да, Клаус говорил, что, когда корабль пошел ко дну, он очутился в воде, — проговорил Эрвин, — а после не помнил уже ничего, только как очнулся на берегу, а над ним склонились девушки из обители. Это ты нашла его?
Я покачала головой и прикрыла ладонью здание на холме, а другой рукой указала на нарисованные волны.
— Не понимаю, — со вздохом сказал он. — Будь ты рыбачкой, я подумал бы, что ты могла подобрать Клауса в море, где его носило волнами на каком-нибудь обломке мачты, а потом чего-то испугалась и оставила его на берегу поближе к людям. Но ты явно не простолюдинка и вряд ли хоть раз в жизни держала в руках весло! А еще… — Эрвин посмотрел мне в лицо: — Мне кажется, я уже встречал тебя прежде. Не в этих краях, нет, очень далеко, у чужих берегов, но этого ведь не может быть, верно?
Пока он говорил, я стерла все с доски. Попробую рассказать ему правду, решила я. Может быть, он поверит мне?
— Постой, что ты рисуешь теперь?
Поднявшись, я взяла со стола альбом, перелистала, нашла нужный рисунок и показала его принцу.
— Кто это? — спросил он, хмуря брови.
Я указала на него, потом на портрет Клауса, затем на себя — и на одну из нарисованных девушек.
— Твоя сестра? — догадался Эрвин. — И правда, видно сходство… Я прав?
«Да, да!» — кивнула я и снова указала на рисунок, а затем показала на пальцах — один, два… пять, и я — шестая. Тут я опустила руку, как делают, показывая, какого роста маленький ребенок.
— Младшая дочь? — снова угадал принц. — Надо же, а я — младший сын. Забавное совпадение… А это, видимо, твой отец?
«Это он», — снова наклонила я голову и взглянула в моею же рукой нарисованное лицо: сумрачные глаза, густая борода, могучие плечи… Ах, отец, знаю, ты переживешь утрату, у тебя остались сыновья и пять моих старших сестер, но ты всегда особенно любил и баловал меня, самую младшую!
Я вновь вернулась к грифельной доске и нарисовала тот же