— Возможно... Чтобы закончить наш разговор, скажу вам, что хранителя печати — Ногаре стал им всего две недели назад, как будто нарочно! — сопровождал Гийом Эмбер, которого называют Гийом Парижский, исповедник короля. Но этот неумолимый доминиканец был Великим инквизитором Франции. А Ногаре, после захвата Папы Бонифация VIII в Ананьи, все знают как человека грубого и жестокого. Теперь вам понятно, что предстоит вынести тамплиерам!

— Но это невозможно! Они подчиняются только Папе Клименту V. Если против них выдвинуты обвинения, значит, их должны подвергнуть заключению, чтобы передать затем Его Святейшеству?

Незнакомец слушал с возрастающим интересом и даже удостоил их улыбкой:— Экий пыл для нищенствующих братьев! Разве что у вас есть родичи... или друзья среди членов Ордена? Или же...

Оливье, осознав, что он — всегда слывший молчальником! — совершил неосторожность, вспыхнул до ушей.

— Или что? — спросил он с надменностью, которая тоже была проявлением неосторожности.

Нищий наклонился к нему и прошептал:

— Или же вы сами тамплиеры, как и я!

— Вы?

Эрве крепко надавил ему на ногу, призывая к сдержанности. Этот человек вполне мог оказаться провокатором. Но Оливье уже трудно было остановить. Он впился взглядом в лицо нищего, который не отвел глаз и ответил с холодной яростью:

— Да, я Пьер де Монту! Пять лет назад меня осудили и изгнали из Ордена за то, что я посмел обвинить чудовище, совратившее часть братьев своей сатанинской доктриной и мерзкими ритуалами, в которых теперь обвиняют сам Орден. И эти позорные обвинения его погубят, потому что король, получивший хитроумные доносы, на самом деле верит, что Храм прогнил до основания.

Оливье обменялся взглядом с Эрве, который тоже вступил в диалог. Сомнений не было: в голосе нищего слышались такая боль, такое оскорбленное чувство, что это не могло быть спектаклем. Одновременно в их головы пришла одна и та же мысль, но вслух прошептал ее Оливье:

— Ваше... чудовище зовут, случайно, не Ронселен де Фос?

Монту ответил столь яростным взглядом, что Оливье стало все ясно без слов.

— Вы его знаете?

— Его знал мой отец, потом узнал и я, а также и этот брат... Наша встреча была не из приятных, но я счастлив, что могу утешить вас.

— Утешить? Меня может утешить только его смерть...

— Возможно, смерть уже настигла его, потому что прошлой весной на него обрушилась длань приора Прованса брата Клемана Салернского. Его судили и приговорили к заключению в тайную тюрьму замка Риу. В его возрасте он не долго выдержит заточения.

— Господь вынес свой приговор. Наконец-то!

Лицо рыцаря, ставшего нищим из-за случившегося с ним несчастья, осветилось невыразимым счастьем. Откинув голову назад, он прикрыл глаза, и по его заросшим, грязным щекам потекли слезы — это были слезы облегчения. Открыв глаза, он одарил своих собеседников широкой улыбкой:

— Не знаю, кто вы такие, но благодарности моей нет границ! Вы сняли тяжесть с моей души, и теперь я могу умереть счастливым!

— Зачем вам умирать? У вас нет родни, нет состояния? Из-за этого вы находитесь в таком плачевном положении?

— Нет. Родные отреклись от меня, как прежде сделал Храм. Я не сержусь на них, как не сержусь и на Орден. Храм считал, что совершает доброе дело, но в душе я остаюсь тамплиером. Я даже хочу оказать Ордену последнюю услугу... А сейчас нам надо разойтись, братья! Окажите мне милость, отойдите от меня! Поверьте мне, вам надо уйти отсюда! Даже в этих рясах вы подвергаетесь опасности...

— Не больше, чем вы в ваших лохмотьях! — спокойно возразил Эрве. — Кстати, вы не ответили, чего ждете вы и все эти люди... Милостыни?

— Сразу после арестов король Филипп вошел в обитель, и сегодня он должен выйти, чтобы отправиться во дворец Сите. Он будет милостив — он всегда таков, когда прогуливается по улицам, — чтобы народ лучше к нему относился... Вот этим я и воспользуюсь!

— Почему бы нам не объединиться? — спросил Эрве. — Мы тоже превратились в бродяг, нам нужна помощь!

— Конечно... Но сейчас последуйте моему совету и уходите!

— Об этом не может быть и речи, — сказал Оливье. — Я хочу выяснить, что случилось с братом Клеманом Салернским, моим вторым отцом, и не уйду отсюда, пока не узнаю...

— Вы лишились ума, если верите, что кто-то вам об этом расскажет! Если он был здесь, когда сюда ворвался Ногаре, то он сейчас взят под стражу! Здесь вам нечего ждать! Вы сможете вернуться, когда уйдет король.

— Но почему, — проворчал сквозь зубы Эрве, — почему вы не хотите, чтобы мы оставались здесь с вами? Мы те, за кого вы нас принимаете, и это наш долг, точно так же, как и ваш!

Нищий засмеялся, но смех его был сухим и невеселым, а глаза оставались печальными. Но вдруг в его голосе прозвучала странная нежность:

— Какое право? Право умереть вместе со мной под пытками? Я собираюсь убить Филиппа в тот момент, когда он будет раздавать милостыню. Для меня это единственный способ спасти Храм! Наследник его — мокрая курица, он не посмеет продолжить дело короля. А если и посмеет, брат короля Карл Валуа, преданный нам, остановит его...

Друзья в последние дни пережили такое, что даже не удивились решимости цареубийцы. В любом случае, они его хорошо понимали, но все равно следовало отговорить этого человека от его безумного намерения.

— Вам не удастся, — сказал Оливье. — Вас убьют ни за что, да всех этих несчастных вместе с вами.

— Я подойду к королю последним.

Он отошел от ограды и пристроился в хвост тем, кто выстроился перед входом. Между тем в обители все вдруг оживилось: величественно опустился подъемный мост, поднялась решетка, за которой показался кортеж Филиппа Красивого. Очень скромный! Король, одетый в серый кафтан с меховой оторочкой и в подходящую по тону шляпу — так он обычно одевался, когда гулял по Парижу, — беседовал со своим секретарем Раулем де Прелем, а за ними следовал небольшой отряд лучников под командованием капитана Алена де Парейля. Толпа, которая значительно увеличилась после появления двух лжемонахов, приветствовала его криками. Он ответил ей взмахом руки в перчатке, не переставая слушать то, что говорил ему Рауль де Прель. Правда, когда слуга подал ему мешочек с монетами, он прервал свой разговор.