приказания о расходах само же и отдает. Тогда останутся Генеральному контролю только подсчеты, исследование цен и обменного курса и сравнение статей расхода между собой, чтобы убедиться, что один и тот же предмет не записан несколько раз под разными именами в разных статьях. – Однако цель этой записки не в том, чтобы советы давать. Возвратимся к простому изображению состояния народного просвещения.

* * *

Академии суть учреждения, составляющие неотъемлемую часть народного просвещения. Созданные для развития познаний, они могут названы быть хранительницами национальной чести в этой сфере. Россия имеет две академии, помимо нескольких других ученых обществ, Российскую академию и Академию наук; обе в Петербурге располагаются. Первая, предназначенная для совершенствования национального языка и изящной словесности, задачу свою исполняет. Царят в ней благородная деятельность и полная свобода мнений, труды множатся без остановки. Сделала эта Академия уже много и подает самые прекрасные надежды на будущее. Иначе обстоит дело с Академией наук, некогда блестящей и знаменитой, сегодня же скромной и безвестной; сегодня подобна она юной девице благородного рода, у которой главная добродетель – не давать повода о ней говорить. <Немногие из ее членов достойны звания академиков, и ничего не предпринимается для того, чтобы они его заслужили.> Позорно для России, что Академия эта, которая столько могла бы сделать для науки, не делает ничего, и непостижимо, как можно было при всеобщем обновлении народного просвещения обойтись так легкомысленно с учреждением, которое должно было бы и могло бы составить славу Империи <тем более когда перед глазами пример Дерптского университета, у которого многие установления следовало заимствовать>.

* * *

Указ об экзаменах на чин до сих пор действует, хотя император Александр признал за ним многочисленные изъяны, хотя и решил заменить его другим, основанным на истинных правилах, которые автор сей записки Ему представил. Во всех университетах империи фабрикуют коллежских асессоров. В Петербурге кандидат представляется отдельно каждому испытующему, проходит испытание по одной или двум частям, несколько месяцев спустя по нескольким остальным; таким образом, по истечении года завершает он свое странствие и получает сертификаты по каждой из наук, которые затем подает в комитет, и тот ему выдает общий аттестат, свидетельствующий, что прошел он испытания по всем частям, предписанным в Указе. Таким-то образом, выучив на память ко времени испытания начала тех наук, какие следовало бы изучить глубоко с помощью серьезных штудий, испытуемые обходят закон, без сомнения с выгодой для испытующих. В Москве профессор Шлёцер выдал в свет небольшую книжку в дюжину печатных листов, где содержатся вопросы и ответы по всем частям испытания. – Что сказать на это? – Империя нуждается в коллежских асессорах. Если указ исполнять по существу, не найдется во всей России ни одного испытуемого, способного экзамен выдержать. Следственно, надобно комедию ломать, а государство даже права не имеет ее авторов наказать. Важнейшие дела заставили поначалу Императора отложить исправление этого указа до лучших времен. С тех пор поручил Он эту работу комитету, один из членов которого, г-н Тургенев-старший, известный своей порядочностью, попросил несколько лет назад автора настоящей записки сообщить ему свои соображения по сему предмету. И тем не менее ничего сделано не было. Причина тому очень проста: не желают в России отменять правило, согласно которому всякий человек способен на все; желают сохранить возможность с легкостью переходить из Сената в медицинскую коллегию, от медицины к финансам, от финансов к делам иностранным и проч.; желают сохранить за собой право выбирать во всех департаментах самое выгодное место, на которое притязать можно благодаря полученному чину. Сей предрассудок, столь распространенный в России и разрушительный для истинных познаний и хорошего управления, доколе существует, будет лишать государство подданных, способных достойно свои должности отправлять. Это гангрена, который разъедает все департаменты и внутреннюю силу государства подтачивает.

* * *

Как видим, картина Империи в отношении народного просвещения, истинного источника благоденствия либо несчастья государств, имеет вид удручающий. Но она не безнадежна. Тем более не должна она в отчаяние приводить душу сильную, какова душа императора Александра. Все эти изъяны могут быть исправлены, и великодушный император, который глубоко чувствует добро, который уверен, что Божество его в великом предприятии поддержит, добьется успеха и прибавит к военной своей славе <и к победам политическим> славу еще более прочную, заложив основания внутреннего благоденствия, то есть истинного величия своей Империи. Сей прекрасный труд менее сложен и более привлекателен, чем обычно думают.

Да, Государь, Ваше политическое величие пугает Европу, которая полагает, что вот-вот будет раздавлена той колоссальной мощью, которую Провидение вложило в Ваши руки и вверило Вашему руководительству. Но не забыли Вы тех возвышенных слов, которые мне сказали, когда Наполеон императором стал: «Он всемогущ, и если составит счастье своей страны, назову его братом от всего сердца». На другом конце Европы Вы его место занимаете, но исповедуете противоположные правила и потому сделаете для России то, что он для Франции сделать не захотел, то, чего он сделать не смог, потому что души не имел. Освободив Европу и заложив основания мира, найдете Вы удовлетворение, даже прелесть в управлении внутренним распорядком Вашей империи, лишь только выберете средства, которые к цели ведут. Религия и народное просвещение, сии вечные основания благоденствия народов, требуют Вашего попечения и вознаградят Вас успехом неминуемым, если Вашими стараниями восторжествуют правда, простота и познания там, где ныне лицемерие, хитрость и невежество правят. Не бойтесь, что недостанет Вам средств, то есть людей, которые хотели бы и могли добро творить. Явятся они, лишь только посмеют, и действовать начнут, лишь только смогут.

После десяти лет разлуки обращаю я к Вам, Государь, эти слова, выражающие мое чувство к Вам, чувство глубокое, которое Вы понимали и любили в течение десяти лет. О! сколько раз прижимали Вы меня к своему сердцу! Я этого был достоин, ибо желал только Вашего счастья. Достоин и до сих пор и напоминаю Вам об этом, чтобы укрепить Ваше доверие к правилам истинным. Были Вы моим героем в ту пору, когда в Вас никто героя не прозревал. Ныне, когда сделались Вы героем для публики, неужели перестанете Вы из-за этого быть моим героем и героем потомства?

218. Г. Ф. Паррот – Александру I

Дерпт, 1 марта 1825 г.

Государь!

Вот я уже с новым письмом. Сам себя браню; чувствую, что Вас утомляю. Но коварство Англии мне покоя не дает. Государь! поймите наконец, кто Ваш враг. Первая газета, которую я в руки взял по возвращении, сообщила мне, что английская Левантийская компания