— Я не смогу, — провыла она, — не смогу.

А Моше становился все строже и строже.

— Если ты это сделаешь, — сказал он, — я буду очень зол.

— О-о-о-о, — проныла Нана с дрожью и покорностью в голосе.

— Если ты сделаешь это, я буду очень, очень недоволен, — сказал Моше.

Нана не хотела, чтобы Моше был недоволен, но ей было любопытно, как он выразит свое неудовольствие.

Накрытая телом Моше Нана принялась ласкать себя. Он чувствовал, как тыльная сторона ее руки трется о его живот.

— Если ты сделаешь это без разрешения, — сказал он, — мне придется тебя наказать.

— Наказать?

— Наказать.

— Ммммм, — сказала Нана.

Моше положил свою левую руку на ее мохнатый лобок. Нана зажмурила глаза. Она тяжело дышала. Она дышала носом с присвистом. Она повернула голову набок. Он смотрел на нее в упор. Глаза зажмурены, губы сжаты.

По руке Моше что-то потекло.

Нана насвинячила. Нана так хитро насвинячила. Перепонки между пальцами Моше мокро пощипывало. Нана прижала его руку своей. К своей мокрой пизде. По ней потихоньку текло. Моше беспокоился о том, как его экзема отреагирует на мочу. Вряд ли моча смягчит ее, думал он. И нужно было что-то делать с простыней. Моше не хотел выглядеть чересчур расторопным. Но его волновали деньги. “Данлопилло” — недешевый матрас. Ему хотелось сорвать простыню и сунуть ее в стиральную машину. А тут еще он вспомнил, что на дворе утро. Утренняя моча, как всем известно, гораздо ядреней вечерней.

Нана распахнула свои невинные глаза и взглянула на него.

— Ты отвратительна, — сказал Моше.

Нана хихикнула.

Мне это вот что напоминает.

Есть небольшой роман под названием “Философия Терезы”. Любимый роман маркиза де Сада. Он был издан примерно в 1750 году. Автор романа достоверно не известен. Рассказчицу зовут Тереза. В одном из эпизодов она описывает, как наблюдала за м-ль Эрадис, обнажающей свои ягодицы, дабы получить епитимью от своего духовного наставника отца Дирага. Вначале священник сечет ее розгами. Потом он говорит ей, что будет умерщвлять ее плоть “вервием святого Франциска”. Вервие святого Франциска — это его член. Она не знает, что это его член. Обдумав вариант проникновения в анус, священник в конце концов решает просто заняться с ней любовью сзади.

Вот цитата из “Философии Терезы”:

Голова его была наклонена, а блестящие глаза сосредоточены на работе мощного тарана, чьими ударами он управлял таким образом, что, выходя наружу, тот не покидал совсем своего тоннеля, а при обратном движении его живот не приходил в соприкосновение с ягодицами его подопечной, каковое могло бы, при размышлении, навести ее на мысли о действительной природе предполагаемого вервия. Какое присутствие духа!

Это важная цитата.

В итоге м-ль Эрадис кончает. Она понимает свой оргазм как божественное воздаяние: “О, я ощущаю неземное счастье! Дух мой совершенно отделился от плоти. Сильнее, отец, сильнее! Изведите все, что во мне нечисто…”

Мне понятно, что пытается сделать автор “Философии Терезы”. Он — разумеется, это именно он — нападает на безнравственных священников. Еще он хочет высмеять религиозные тексты, в которых девственницы так часто впадают в религиозный экстаз. Он желает высмеять притязания духовенства на духовность. Все, чего хотела мадмуазель, понимаем мы, так это хорошего траха.

Все это ясно. И все же мне кажется, что наш автор, увлекшись политическим остроумием, упустил прекрасную возможность. В моей версии м-ль Эрадис знала бы о том, что священник занимается с ней сексом с самого начала. И просто притворялась, что не понимает этого. Это все бы изменило. В “Философии Терезы” м-ль Эрадис не притворяется. Она позволила себя одурачить. Но ведь это совершенно неправдоподобно? Совершенно неправдоподобно. И писатель об этом знает. Именно поэтому он так старательно описывает нам, как мастерски священник управляется со своим членом. Именно поэтому он так настаивает на том, что священник касается ее только лишь членом. Пытаясь оправдать неправдоподобие, он выдает подделку за настоящее извращение. Поэтому меня не удивляет, что маркиз де Сад, которого ближайшие друзья называли Донасьеном, решив написать в 1797 году свой собственный политический порнороман “Жюльетта”, взял “Философию Терезы” за образец. Он называл ее “очаровательным сочинением”. Очарование заключалась в том, что эта книга была единственной, где “милым образом пышность сопрягалась с нечестивостью”. Этой загадочной фразой, если вы еще не поняли, Донасьен хотел сказать, что в книге изображены трахающиеся монахи. Именно об этом хотел читать Донасьен. Именно об этом он хотел писать. Ему не нужны были реалистические извращения. Его больше занимали извращения политические.

Вообще-то маркиз де Сад не слишком разбирался в извращениях. Он был теоретиком. Когда дело доходит до извращений, то на страницах книг я управляюсь с ними куда лучше, чем маркиз де Сад.

Но довольно. Давайте ненадолго оставим Нану и Моше в постели. У нас есть еще Анджали. После полуденного взрыва страсти с Наной на фоне ток-шоу Триши, ее, Анджали, мучили угрызения совести. Она была полна раскаяния и оставила Нану и Моше вдвоем. Она не снимала трубку и не перезванивала сама. Она не отвечала на электронные письма.

Анджали полюбила гулять в Риджент-парке. Молодая девушка, прогуливающаяся по парку, выглядит романтичной и прекрасно одинокой. Последние пару недель с тех пор, как она кончила от пальцев Наны, Анджали время от времени прогуливалась по парку, полная счастливой грусти и прекрасной тоски.

Вам надо твердо знать об Анджали две вещи. Во-первых, Нана соблазнила Анджали. Это мы видели. Во-вторых — и это важно — Анджали временами становилась сентиментальной.

Вот мое определение сентиментальности. Сентиментальность — это когда эмоции становятся ценны сами по себе. Сентиментальность, таким образом, утрирует, раздувает эмоции. И вот вам пример — великодушие Анджали. На пожарной лестнице, выходившей на Олд-стрит, Анджали обнаружила новый соблазн. Гораздо соблазнительнее Наны. Этим соблазном была нравственность. И она возобладала.

Мечты о благородном великодушии в стиле Хамфри Богарта возбуждали Анджали куда сильнее, чем Нана. Вот почему она держалась на расстоянии, бродя по Риджент-парку. Оставить Нану с Моше было гораздо волнительнее, чем отобрать ее у него. Это было почти как жить в Касабланке во время войны.

А вот Нане вроде бы не казалось, что она живет в Северной Африке при нацистах.

— Черт, — сказала Нана, — я просто просто вне себя. Была на лекции про новый магазин “Прада” в Нью-Йорке, ну, этот, Рема Колхааса.

— Рема Кулхауса? — спросила Анджали.

— Ага, Рема Колхааса, и этот тип, этот тип сказал, что “Прада” — это новейшее архитектурное новшество. “Новшество в архитектуре”, так и сказал. Слушай, ну это же просто… Знаешь, что сказал Рем Колхаас? “Архитектура — это не удовлетворение нужд посредственностей, это не создание среды для мелочной радости масс. Архитектура — удел элиты”. Удел элиты! Что такое удел элиты? — сердилась Нана. — Архитектура — это техническая дисциплина.