распутную улыбку, когда он легонько провел пальцами по ее груди. Девушка открыла глаза и в следующую секунду бы закричала, если бы теплая мужская рука не закрыла ей рот.

– Тише, Софи, дорогая, это же я.

Юная дворянка обмякла и снова опустилась на подушку.

– Что вы здесь делаете, Ивон. Уходите!

– Я скучал по вам и так ждал нашей встречи, что не мог больше терпеть.

– Вы с ума сошли? Как вам пришло в голову забраться сюда ночью!

– Я сейчас же уйду. Только позвольте мне поцеловать вас.

– Нет!

– Умоляю, любовь моя! Один поцелуй – и я исчезну. Ручаюсь, что никто и никогда не узнает об этом!

Софи молчала. Первый испуг сменился интересом и каким-то приятным волнением. Она впервые оказалась наедине с мужчиной в спальне. Конечно, это было непозволительно и ужасно. Но ведь Ивон очень любит ее, если решился так бесстрашно проникнуть к ней! Пусть этот единственный поцелуй будет наградой за его смелость.

– Ну, хорошо, – с сомнением протянула Софи. – Но только один поцелуй. Обещайте, что тут же уйдете.

Вместо ответа он склонился над ней и стал целовать влажно, откровенно, не обращая внимания на ее робкие попытки увернуться от его языка. В это время его рука уверенно опустилась на грудь девушки и стала умело ласкать, незаметно сдвигая сорочку. Пальцы добрались до соска, и Софи дернулась, пытаясь отстраниться. Но когда Ивон, все также не выпуская из своих губ ее рот, принялся поднимать ее рубашку и пытаться просунуть руку между ног, девушка ни на шутку испугалась. В панике она стала отталкивать шевалье, но казалось, что он вообще не реагирует на ее движения. Похоть вскружила молодому человеку голову, и он стал похож на довольно урчащее животное. Ивон, от которого разило вином, навалился на девушку, словно в бреду шепча скомканные торопливые признания в любви.

– Отпустите меня, не надо! – отворачивая голову, сумела произнести Софи. – Остановитесь, пожалуйста!

– Если закричишь, и кто-нибудь явится сюда, представь, какой тебя ждет позор! – с оттенком насмешки в голосе прошептал Жонсьер. – Так что не дергайся.

Мужчина приподнялся и всем телом навис над ней, коленом пытаясь раздвинуть ее ноги. Мадемуазель де Вард беззвучно заплакала, готовая сдаться. Но потом передумала, изо всех сил ударив Ивона, и даже рот разинула от удивления, когда он вскрикнул и отпрянул. Однако следующее открытие поразило ее еще больше: у кровати стоял Кристиан. И это именно он стащил с ложа пьяного шевалье за воротник камзола. Хотя колец самураи, за редким исключением, не носили, и вообще в одежде были скромны, руку Ихары украшало специальное кольцо на мизинце. Точнее это была затяжка, предназначенная для того, чтобы в случае вероятного пленения перетянуть сосуды. Таков был один из способов самоубийства, к которому самураи прибегали в том случае, если оружие утеряно или, что еще хуже, сломано. Когда ткани мизинца начинали отмирать, необходимо было ослабить затяжку, и продукты разложения отравляли весь организм. Конечно, прибегать к такому способу лишения себя жизни Ихара не собирался, а кольцо носил по привычке. Им-то он и рассек Ивону скулу.

Опешившему Жонсьеру понадобилось с полминуты, чтобы осознать, что произошло. Теперь он сидел на полу, у ног самурая. По его лицу из пореза стекала кровь.

– А, это ты, дикарь! – процедил Ивон, исподлобья глядя на юношу.

Но потому, как дрожал его голос, было очевидно, что он испугался. Звук, с которым выскользнула из ножен катана, заставил шевалье похолодеть. Жонсьер судорожно пытался нащупать рукоять шпаги, но пальцы хватали пустоту.

– Однажды мой учитель решил п-проверить, насколько быстры и сильны мои удары, – заговорил японский воин. – Тогда мне было п-пятнадцать лет. И оказалось, что я наношу два вертикальных удара мечом в секунду. Сейчас, наверное, могу б-больше. Катана легко разрубает все, даже доспех. Твоя шея тем более не выдержит п-прямого удара. Я убью тебя, если ты сейчас же не уберешься тем же путем, что п-пришел.

Дважды повторять протрезвевшему от ужаса Ивону не пришлось. Он вскочил и бросился к окну. «Проклятый заика», – донеслось до Ихары.

Софи сидела на кровати, кутаясь в одеяло и глотая слезы.

– К-как вы могли п-позволить ему сюда войти? – повернулся к ней брат.

– Он сам! Когда я проснулась, он уже был здесь!

– Почему не п-прогнали?

Мадемуазель де Вард закрыла руками лицо.

– Я сама не понимаю… Я вовсе не хотела этого! – жалобно сказала она. – Просто он мне очень нравится. Если отец и матушка узнают… Прости меня, пожалуйста, Кристиан! Не говори никому! Не выдавай меня! Прости!

Девушка заплакала.

– Он б-больше не должен здесь появляться. Никогда.

– Ивон говорил, что любит меня.

– Когда мужчина любит, он хочет жениться. А этот… не уважает тебя, Софи, разве ты не п-понимаешь? Он хотел тебя обесчестить.

– Ты прав, ты совершенно прав… Я потеряла голову. Теперь уж точно он меня не уважает.

– П-просто ты неопытна. И не знаешь мужчин, – в голосе Кристиана появились нотки нравоучительства, как и положено старшему брату. – Я-то никому не скажу, а вот он сам? Д-давно он п-позволяет себе подобные вольности? Граф знает, что вы вопреки его запрету общаетесь?

Софи отрицательно покачала головой. Прижав к груди колени, она уткнулась в них лицом.

– Тебе плохо? – спохватился юноша.

– Мне стыдно. Плохо, противно, но больше всего стыдно… – прошептала сквозь слезы девушка.

– Перестань п-плакать. И знаешь что… Отца не надо было обманывать.

Ивон де Жонсьер пообещал себе, что поквитается. И такая возможность не заставила себя ждать. Пока король был занят стратегическими вопросами войны с Голландией, и выслушивал отчеты своего военного министра о положении дел на фронте, госпожа де Монтеспан затеяла небольшой прием. Граф де Вард был слишком занят, чтобы посетить данное мероприятие, а вот графиня с дочерью и госпожа Хоши приехали.

Софи знала, что Жонсьер, у которого везде были какие-то знакомые и друзья, тоже будет там. Она очень переживала, и даже немного приболела от волнения.

– Может мне не следует ехать? – спросила она у брата, зная, что это несколько унизительно – прятаться от Ивона после всего