От этого гула зависит движение поездов и работа многих тысяч людей. Стаканчики, к которым привернута проволока, можно разбить камнями. Чем больше разбитых стаканчиков, тем больше помех на телеграфе и телефоне. Пусть враги чувствуют, что спокойно им жить не придется... Разбивать белые стаканчики – вот зачем пришли сюда ребята.

– А синие можно? – спросил Кузя и поглядел вверх. – Я люблю синие. Через осколок смотришь на солнце... красиво!

– Бейте всякие! – разрешил Эдисон.

Договорились, как действовать. Вера – с одной стороны, Васюрка – с другой будут на карауле. Если на линии или на горе покажутся люди, дежурные дадут сигнал. Остальные разделились на две группы. Костя и Шурка будут обстреливать один столб, Индеец, Пронька и Кузя – другой.

Маскируясь среди камней, взбирались на гору. Вера заняла пост у большого камня. Васюрка спрятался за пень, вывороченный с корнями и землей. Стрелки забрались по горе выше столбов и бросали камин вниз.

Почин сделал Шурка. Его камень угодил в середину стаканчика, и кусочки белого фарфора, как колотый сахар, посыпались на землю. Несколькими камнями стаканчик сбили совсем. На перекладине торчал оголенный железный крюк. Шурке живо представилось, японец кричит в фонопор: «Хироку, Мугзону», а ему никто не отвечает. «Сиди, сиди там, ори, надрывайся!» – подумал Шурка.

Треснуло стекло, посыпались осколки и от меткого Костиного удара. Кузя выбрал синий стаканчик, бросал, бросал, но все мимо, и только десятым камнем разбил его вдребезги. Подобрал стекляшку, прищурил один глаз, посмотрел вокруг – все синее! и облака, и сосны, и камни, и далекая путевая казарма. Индеец и Пронька стреляли «залпом». Наметят цель, и по Пронькиной команде бьют. Озираются ребята, когда камень ахнет в столб и провода зловеще загудят. Кажется, что этот гул слышен в поселке. Вот-вот прибегут сюда японцы.

Пронзительно засвистел Васюрка. Ребята бросились за камни. Внизу прогрохотал эшелон с чехами. Снова полетели камни. Вера не выдержала, набрала камней, подбежала к столбу. Ее увидел Ленька. Кричать он не стал, а только подумал: «И кидает-то по-бабьи». Но Вера продолжала стрельбу. Первую «обойму» она расстреляла впустую, и только Индеец хотел поднять ее на смех, как один стаканчик рассыпался на куски.

– Есть! – закричала Вера.

– Хватит, милорды! – подал команду Шурка.

Возбужденные, шумно разговаривая, скатились они с горы.

– Ка-ак я пальнул! И ка-ак посыпались осколки! – рассказывал Ленька.

Девять разбитых стаканчиков уже дали о себе знать: связь на участке была нарушена. Засуетились коменданты: чехословацкий, японский, семеновский. Зато матери зареченских ребят были довольны: хорошей травы притащили им дети для кистей.

 

Глава девятнадцатая

КОСТЯ ПОЛУЧАЕТ УРОК...

Записка «стя-ко регись-бе» так и лежала в кармане «таежных» штанов, Костя забыл о ней. А мать во время стирки вытащила ее и передала отцу. Кравченко повертел бумажку, хмыкнул в усы и решил поговорить с сыном. В полдень пришел Горяев. Его мучила история с белой шапочкой, тем более, что полковник вот-вот спросит о дерзкой девчонке...

Выслушав смазчика, Кравченко задумался. Положение все осложнялось. Семеновской контрразведке было известно, что японские объявления в Заречье срывали дети. Горяевская дочка ведет себя странно. Не за ней ли гнался в ту ночь купец Потехин? А если за ней, то каким же образом шапочка попала в чураковскую баню? Что за бумажка лежала в кармане Костиных штанов? И куда он частенько исчезает вечерами? Еще с утра сегодня Усатый сообщил всем двойкам, что кто-то не очень умело, почти около самой станции, портит телефонно-телеграфную линию. Японцы и белогвардейцы быстро восстановят связь, а виновников непременно начнут искать в поселке. Нужно найти смельчаков и научить их действовать более разумно... А что же посоветовать смазчику? Пожалуй, вот что... В Заречье многие девочки носят белые шапочки: и вязаные и сшитые из материи. Ленточки у всех разные, есть и голубые. Кроме того, неизвестно, зареченская ли была девочка. Разве не могут прийти ночью из Теребиловки или с Хитрого острова? Ведь и там срывали японские листовки. Проказницу можно поймать при одном условии: пусть контрразведка предъявит белую шапочку с голубой лентой, тогда стоит пройти несколько дворов, показать потерю, и матери быстро разберутся, чья дочь осталась без головного убора...

Разговор с Костей состоялся после обеда. Отец подошел к сыну, когда тот, устроившись у подоконника, зубрил вслух немецкие слова. Кравченко постоял, послушал и вдруг спросил:

– А что такое дас фенстер, ди декке?

– Окно и потолок! – с готовностью ответил Костя. Отец придвинул к себе ногой табурет, сел.

– А что такое «стя-ко регись-бе»? Это тоже по-немецки?

Костина рука скомкала страницу учебника. Кравченко осторожно вытянул из-под его рук учебник, положил на свои колени и стал разглаживать смятую страничку.

– Не знаешь? – спросил отец. – А как попала к тебе эта записка?

Кравченко показал найденную бумажку. «Засыпались», – ахнул Костя и, не глядя на отца, сказал:

– Я не знаю, папа, как она попала!

Отец закусил ус, помолчал немного и заговорил снова:

– Значит, не знаешь... Тогда, может, скажешь, кто помогал Вере Горяевой срывать японские листовки?

– Какие листовки? – пробормотал Костя. – Я ничего не знаю... Верка не срывала.

– А тебе кто помогал?

– Никто!.. Да я и не срывал, папа!

Отец медленно свернул злополучную записку и спрятал ее в портмоне.

– Я ведь многое знаю, сынок!

Костя вскочил с сундука.

– А кто тебе сказал?

– Ты!

– Я? Когда? Что ты, папа?!

– Сейчас! Только не все. А я хочу знать все.

Костя опустил голову. Ему припомнился разговор о том, можно ли врать родителям. Пришли на память слова Эдисона: «Мы же для пользы революции врем».

– Я жду! – тихо напомнил отец, обнимая сына за плечи.

Костя быстро поднял голову.

– Папа, я ничего не могу сказать!

– Почему?

– Я давал клятву!

– Какую? Кому? – удивился Кравченко.

– Я клялся... революционерам, папа!

– Так! – отец опять закусил ус. – А меня ты за кого же принимаешь? Может, я контра какая?

Костя молчал. Отец крепко прижал его к себе и тоже молчал. Когда волнение улеглось, Костя рассказал обо всем, что произошло с ним и его товарищами после прихода белых и японцев. Отец не перебивал его, не сердился, а выслушав, подробно расспросил, кто числится в тайных революционерах, чем ребята думают заняться, посоветовал не делать ни одного шага без предварительного разговора с ним, старым Кравченко. Костя никому, даже Эдисону, не