тонкой, морщинистой шее. Отец Филарет стоял около дверей, пощипывая бороду.

– Прекрасно! – говорил на ходу директор. – Вы будете стоять весь урок!

Директор мерил шагами классную комнату, ученики молча провожали его глазами. Такой тишины на уроках никогда не бывало.

– Драверт, вы можете сесть!

Женька медленно опустился на скамью.

– Девочки тоже могут садиться, а с остальными мы поговорим потом.

Девочки продолжали стоять. Вскочил на ноги и Женька Драверт.

– Ах, вот оно что! – почти пропел директор.

Он еще походил немного и снова обратился к ученикам:

– Кто объяснит, что все это значит?

Молчание. На одном из окон билась осенняя муха. Директор сел на стул и уткнулся в классный журнал. Скрип его ботинок прекратился, и стало еще тише.

Сорок пять минут прошли в глубоком молчании. На перемене к Косте подбежал вихрастый старшеклассник- в очках.

– «Панихида» прошла?

– А как же!

– Скоро у нас начнется!

В тот день «панихида» по исключенному состоялась в четырех классах. В пятый отец Филарет не пошел. К концу второй смены стало известно, что кто-то прибил гвоздями к полу его калоши... На вечер было назначено заседание педагогического совета.

** *

В избах зажигались огни. Мать послала Костю за водой. В огороде у колодца он встретил Веру: соседи Горяевы пользовались колодцем Кравченко. Девочка поставила ведра на землю, сняла с плеч коромысло.

– Стя-ко, нес-при шку-ши?

От неожиданности Костя попятился и опрокинул одно ведро. Вода хлынула под ноги Вере.

– - Что ты, Верка, болтаешь? Я не понимаю.

Вера подняла опрокинутое ведро.

– Не понимаешь? А я говорю так, как ты всех обучаешь... Беру слово, делю его на два слога, сначала произношу второй, потом первый. Например: стя-ко, стя-ко, стя-ко... Получается – Костя! Да ты сам попробуй!

– Ей-богу, Верка, ни черта не понимаю!

– Божишься, а еще тайный революционер!

– Тише ты! – Костя протянул руку, чтобы зажать девочке рот.

Вера отмахнулась коромыслом, осмотрелась вокруг.

– Здесь никто не услышит!

Посмеиваясь, она рассказала, как ходила за ребятами по следам, видела, как они закапывали знамя, бросала комья земли в окно чураковской бани. Однажды она ходила к Васюркиной матери за мясорубкой и решила посмотреть, в какой тайной квартире прячутся молодые революционеры. Когда раздались чьи-то шаги, спряталась в бане под полок. Вот тут-то она и слышала, как Костя объяснял Эдисону тарабарскую грамоту. Потом оставила на окошке записку. В день «сигаретной истории» видела, как Женька Драверт подложил Косте в сумку две пачки, вытащила их и бросила в печку. Написала и положила в Костин учебник записку, чтобы он остерегался. Вера думала, что Костя увидит записку и будет осторожен, так как в тот день сигареты прятали куда попало.

Костя слушал, и все у него внутри радостно пело.

– Ой, Верка, а мы-то думали!..

– Плохо вы думали!

– Ты просто молодец! И сегодня на панихиде вела себя, как настоящий революционер!

– Революционер! А где обещанные шишки?

– Знаешь, я для тебя на сеновале самые крупные спрятал! – И Костя побежал к сеновалу...

 

Глава семнадцатая

ВЕРА ГОРЯЕВА

Вечером Ленька и Шурка сидели на старом курятнике под навесом во дворе Лежанкиных. Размахивая руками, Ленька с жаром рассказывал о школьной панихиде.

– Это я все придумал! Вот клянусь, что я. Если директор и Филаретка против тебя пошли, надо же им насолить. Сначала хотел гранату бросить в учительскую. Залез бы на подоконник и оттуда ка-ак...

– А граната у тебя есть? – остановил его Шурка.

– Граната? Ее у семеновцев можно стащить или у япошек. Да не в гранате загвоздка. В учительской от разрыва могла пострадать Лидия Ивановна – вот беда!

– Что же было потом?

– Задумался я, как буржуйчиков шугануть. Дай, думаю, сорву уроки закона божия, чтобы небу было жарко. Ну, натравил ребят, началась заваруха. Забегали у меня директор с Филаретом...

Хотя Эдисон и знал, что Ленька привирает, но этот рассказ вернул ему хорошее настроение. Вот почему, когда под навес пришли Костя с Васюркой, а за ним Пронька и Кузя, изобретатель встретил их, как прежде, весело:

– Есть дело, милорды!

Он изложил свой план: выйти по двое на улицы Заречья и сорвать все объявления японского генерала. Один работает, другой стоит на карауле. Чтоб скорее сдирать бумагу со стен и заборов, Шурка собрал несколько обрезков от железных обручей.

– Надо бы и Веру взять! – предложил Костя.

Ленька запротестовал.

– Опять ты с этой бабой!

Уж не раз хотелось Косте отучить Индейца говорить так о Вере. И сейчас у него чесались кулаки, но ребята могли что-нибудь подумать, поэтому пришлось действовать только словами:

– Ты, Ленька, самый настоящий граф Трепачевский! Знаешь, Вера какая! Может, лучше тебя и лучше всех нас. Мы как называемся? Тайные революционеры и подпольщики! А скрываться – и то не умели. Вера все видела и все про нас знала. И в бане нас выследила и записку написала: «Хие-пло вы льщики-подпо»... А ты...

– Заливай больше! – не верил Индеец.

Костя возмутился:

– Да Вера мне сегодня все рассказала!

Пришлось подробно объяснить, какой разговор состоялся у него с Верой.

Шурка спрыгнул с курятника.

– Джентльмены! Мы растяпы! Верка утерла нам нос! Ее надо принять. Жалко, что поздно, а то позвать бы ее.

– Я здесь! – послышался слабый голос то ли в углу навеса, то ли по ту сторону забора.

– Кто это? – оробевший Кузя соскочил с ящика, ударился головой о столб и плюхнулся обратно на свое место рядом с Пронькой.

– Я здесь! – повторилось в темноте. Теперь уже было ясно, что голос звучит под навесом.

– Кто это? – громко спросил Костя.

– Костя, это я, Верка!

– Да где ты? – радостно завопил Костя.

– За поленницей!

– Выходи! – приказал Шурка.

– Я тут застряла... Помогите!

Поленница тянулась вдоль навеса. От стены поленницу отделяло такое узкое пространство, что надо было удивляться, как это Вера втиснулась туда.

Наконец с трудом вытащили ее.

– Леди, как ты сюда попала? – строго спросил Шурка.

– За Индейцем шла, куда он – туда и я. Он к вашему дому, а я через забор в огород и под навес, вы же тут раньше собирались.

– Ты кому-нибудь говорила про нас?

– И не думала!

– А хочешь быть тайным революционером?