все это выступление болевым контролем. Представьте: я лежу, растянувшись очередной раз на полу, а сухонький благообразный дедушка держит хитрым образом мою вывернутую руку, как-то интересно распределяя тяжесть… И я не могу встать!

Не сильно больно, но встать не могу!!! Дедок — сорок пять килограмм от силы весит, при том, что я пять тонн после модификации Шмидтом не напрягаясь поднять могу. Да я «тигр» перевернуть могу (проверено на том самом «шустром» вампире: «тигром» я его и прихлопнул в тот раз).

Сорок пять килограмм — это даже не смешно. Это одним пальцем поднять. Но он держит, и я встать не могу!!! Изо всех сил стараюсь, а толку — ноль. Чуть не до слез обидно. И такое чувство беспомощности, как впервые в жизни.

Признавая свое поражение, постучал ладонью по татами и Морихэй меня отпустил. Стоит, улыбается, что-то ученикам объясняет. А я поднялся, состояние шокированное, восхищение на отметке «запредельно».

В пояс поклонился этому невероятному человеку, с полным уважением, на какое только способен, попросил разрешения быть его учеником. Приготовился, хоть месяц добиваться, хоть два, хоть год, но своего добиться.

А он просто кивнул и отправил на место, к другим ученикам, добавив, что бы смотрел внимательно и сэмпаев не калечил.

Так и началось мое ученичество. О котором я и секунды не жалею.

Морихэй… Я был с ним до самой его смерти в 1969-ом. Спросите, почему, обладая секретом сыворотки суперсолдата и возможностью ее воспроизвести, я все равно позволил умереть столь выдающемуся человеку?

Я не смог ему ее вколоть! И последним лгуном будет тот, кто скажет, что я не пытался! Но, Морихэй, это вам не Сталин или Пэгги Картер. Я ни разу, за все восемнадцать лет не сумел застать его в расплох. А уж скрутить его, когда он готов к нападению… И самое интересное, он ни разу же и не обиделся на мои попытки нападения. Говорил, что это добавляет красок в его жизнь и помогает совершенствоваться. Когда я прямо предлагал ему «уколоться» эликсиром молодости, он только смеялся. Но затем предупредил, что если я применю его на ком-то из его близких до того, как на нем, то он смертельно обидится.

Забавный он был человек. Веселый, открытый, активный, словно у него моторчик сзади приделан. Ужасно ребенка напоминал своей любознательностью и каким-то невероятным просветлением, что ли. Путешествовать очень любил по Японии. Отдаленные додзе, где его ученики Айкидо практиковали и преподавали, посещал. Я с ним ездил. И это, скажу я вам, та еще была морока. К поезду за час минимум до отправления приходит. Ждет его. А потом может вовсе на нем не поехать, так как, ему что-то не понравилось, а что — не понятно.

Идешь с ним по улице, спокойно, не спешишь никуда, а он вдруг юрк, и ищи его в толпе и переулках, а он шустрый! Куда там тому вампиру. Спросишь его потом — куда он рванул, только улыбнется.

Еще обыкновение имел за дорогу все свои деньги растрачивать, подчистую. Притом всегда точно знал, какую сумму жена его сопровождающему ученику выдала. Хоть она и не говорила ему никогда…

Однажды к нему группа снайперов армейских на тренировку пришла, так он с ними языком зацепился, мол ему пуля не страшна, да так зацепился, что на следующий же день с ними на стрельбище поехал. Подписал бумаги об отказе от претензий, встал перед мишенью в двадцати трех метрах от стрелков и стал ждать выстрела.

Стрельнули, а его там и нет уже, он у них за спинами стоит. А как так? А не сказал. Туманно объяснил, что мол, продемонстрировал силу ай-ки… Сам бы не видел, не поверил бы. Но в том-то и дело, что сам видел.

А философия его школы была удивительна: полный отказ от соревновательности, полное отсутствие запрещенных приемов, полное отсутствие агрессии и нападения, но стремление к гармонии с миром, с собой и… с партнером. Нет в этой философии даже понятия такого «враг» или «противник». Только «партнер», тот, кто помогает учиться, тот, кто делает тебя лучше. «Уке» — тот, кто отдает силу, тот кто дает движение, создает атаку, и «Наге» — тот, кто силу, движение принимает и перенаправляет, тот кто гармонизирует и нейтрализует атакующее действие «уке». Как-то так.

Я не смог понять всей глубины этой философии, хотя и очень старался. За восемнадцать лет рядом с О-сэнсэем, я очень неплохо освоил технику, официально получил шестой дан с правом преподавания, но… В дальнейшем учить кого-то Айкидо я не смог. Не считал себя в праве. Без глубокого понимания сути, техника не принесет той «пользы миру», о которой твердил О-сэнсэй.

В последние дни жизни Морихэя, при попытке вколоть-таки ему сыворотку суперсолдата (причем, мне помогали еще трое его ближайших учеников), он легким и непринужденным движением расшвырял нас всех по стенам. Крепко так, от души.

А меня еще и настолько удачно, что я сам на этот шприц и налетел. Грудью. Сердцем прямо на иглу. А при падении, вдавил поршень. Так что, вся доза, ни капли мимо…

Глава 28

Первые пять лет я провел днями напролет тренируясь (либо с самим О-сэнсэем, либо с кем-то из его старших учеников), ночами упорно медитируя.

Спрашивается зачем? За тем, что эффект от «сожранного разума» телепата начал сходить на нет еще к началу пятьдесят первого. Окончательно исчез к началу пятьдесят второго. И держать свою ярость в узде становилось очень и очень не просто.

В первый же год ученичества я попросил у Морихэя совета, как быть. Когда я стою с ним в паре на занятиях, ярость сама собой затихает. Настолько затихает, что мысли становятся ясными и спокойными, появляется возможность получать удовольствие от познания нового и четкой работы тела. Но это в паре с ним. Никто из его учеников, такого эффекта больше не оказывал. Только он сам умудрялся усмирять моего Зверя одним единственным прикосновением, а иногда и без него. Собственно, это являлось сверхнаглядной иллюстрацией для меня его идей, той самой философии, которую он вкладывал в свою технику и передавал нам.

Но ведь я не все время с ним стою в паре!

Морихэй посоветовал мне практиковать Мисоги — некий местный вид очищения-медитации. Он заключался в медитировании, стоя или сидя, в стойке или в движении, под струями водопада.

И, как не парадоксально, это помогало. Видимо Зверь мой воды не любит.

Этим я и занимался по ночам,