Вся дрожа от пережитого шока, миссис Гриффин смотрела на меня помутившимся взглядом, умоляюще протягивая тонкие хрупкие руки. Опустившись на колени, я обняла ее. Ее тело было похоже на завернутую в шелк щепочку. Тяжело дыша, она приникла к моей груди и через некоторое время успокоилась.

— Вам станет гораздо легче, если вы не будете ничего скрывать, миссис Гриффин. Уверяю вас. Вы должны сказать правду ради Кассандры.

— Да, я знаю, — произнесла она тоненьким голосом.

— Вы ведь знаете, кто ее убил?

Она растерянно взглянула на меня.

— Ведь знаете? — повторила я.

— Да, — прошептала она. — Знаю.

— Кто же? Скажите мне.

Она покачала головой.

— Я… я не могу.

— Миссис Гриффин, разве вы не хотите передать это дело в суд?

Она поморгала глазами.

— В суд? — рассеянно повторила она. — Какой здесь может быть суд?

— Это сделал Мади? Роберто Мади?

Миссис Гриффин закрыла глаза, и на лице ее появилось некое подобие улыбки.

— Так думали все.

— А на самом деле? Это был он?

— Я думаю… — сказала она, а потом тихо пробормотала что-то нечленораздельное.

— Что вы думаете?

— Я очень устала.

Но я не хотела упускать случай и решила надавить на нее.

— Вы думаете, это Мади ее убил?

Она промолчала, и я сочла это за подтверждение.

— Да? — продолжала допытываться я.

— Все так думали, — вяло повторила она.

— Но, миссис Гриффин, вы-то знаете, кто это сделал. Я уверена, что знаете. Почему вы не хотите сказать?

Она надолго замолчала. Затем произнесла:

— Убийство может происходить постепенно.

— Что вы имеете в виду?

— Оно может тянуться годами и быть совершенно незаметным. Все родители желают лучшего своим детям. Если ваш ребенок страдает, это разрывает вам сердце, а потом вы вдруг обнаруживаете, что ваше невинное дитя мертво.

— Я не совсем понимаю… — произнесла я.

— Но не все, кто убивает, виновны в убийстве. Некоторые просто приводят приговор в исполнение.

Я искоса посмотрела на нее. Что она пытается мне сказать?

— И кто же привел в исполнение приговор вашей дочери?

Она закрыла лицо руками.

— Оставьте меня в покое! Прошу вас, — простонала она. — Не мучайте меня.

— Вы знаете! Знаете! Почему вы не хотите мне сказать? — упрашивала ее я.

— Ничего я не знаю! Оставьте меня в покое! — закричала она.

Ее снова начала сводить судорога. Я крепко прижала ее к себе.

— Вы должны мне сказать, миссис Гриффин. Не держите это в себе. Вы не можете умереть с таким грехом на совести.

— Меня никто не осудит.

— Ну что вам стоит сказать? — умоляла я ее.

— Я не могу, не могу, — захныкала Фрэнсис.

В конце концов она закрыла глаза и погрузилась в сон. Я посмотрела на нее. На сухой землистой коже резко выделялись кроваво-красные губы. Вид у старой леди был жалкий — настоящая мумия. С каждым вздохом она, казалось, уменьшалась в размерах, все больше теряясь в широких складках своего шелкового наряда, словно они затягивали ее вглубь, как морские волны. Я укачивала ее, как младенца в люльке, размышляя, расстанется ли она когда-нибудь со своей ужасной тайной.

Эта жутковатая сцена только подогрела мое желание разгадать загадку убийства Кассандры. Тем временем в моей работе наступил небольшой перерыв. Миссис Гриффин передала мне через Дина, что ей понравились мои эскизы.

Всю следующую неделю прибывшие рабочие устанавливали в павильоне леса, превращая стены в подобие огромных медовых сот. Я руководила их работой, прибегая к помощи Дина, который оказался очень полезен. Ему нравилась вся эта суета, как, впрочем, и мне: она отвлекала его от грустных мыслей о Пом-Поме, которого дворецкий никак не мог забыть. Я же всегда получала удовольствие от перемены деятельности. Дин стал называть танцевальный зал «Сикстинской капеллой», а меня — «мисс Микеланджело».

Наконец рабочие ушли, и следующие несколько недель я просидела на лесах, смешивая краски и думая о миссис Гриффин и ее несчастной жизни. Паря на высоте двадцати футов над холодным мраморным полом, я думала, как бы восприняло высшее общество зрелище своего кумира, трясущегося и рыдающего, ползающего по полу и прижимающего к себе кинжал, словно это ее убитое дитя. И это она — квинтэссенция стиля и утонченности, образец элегантности и безупречных манер.

Иногда я грезила наяву, представляя этот пресловутый первый бал. Передо мной витали фантомы той волшебной ночи. Мне казалось, что я слышу отдаленные звуки оркестра, играющего попурри из сладких мелодий, всегда звучащих на подобных празднествах. Я представляла, как миссис Гриффин, вся в шелках и бриллиантах, величественно входит в танцевальный зал, помахивая на гостей веером из страусовых перьев, словно фея, держащая в руках волшебную палочку. Я так и видела, как наследная принцесса Кассандра в роскошном атласном платье, слегка смущаясь, несмотря на свой высокий титул, приветствует гостей, протягивая им затянутую в перчатку руку, в то время как ее мать, эта самозваная королева, принимает как должное всеобщее внимание и лесть. Холт Гриффин, высокий и элегантный, стоит рядом с дочерью, с гордостью помогая ей вступать на трон. Ночь грез, где царило семейство Гриффинов, вознесясь над миром заурядных, некрасивых и несчастных людей.

Что же пошло не так? В чем их тайна? Мне было искренне жаль всех троих. А может быть, на самом деле все происходило совсем не так, как я себе представляла?

Впрочем, мои фантазии ничуть не мешали художественному процессу. В результате многолетнего опыта у меня выработались легкость движений и уверенный мазок, что так важно для профессионала. Накладывание красок стало частью моей натуры. Утром, когда рука тверже, я, лежа на лесах, расписывала потолок. Постепенно над танцевальным залом появилось небо, засверкали звезды и поплыли облака. Маленькие херувимы свешивали головки с небес, пытаясь рассмотреть, что происходит внизу. Я подолгу возилась с каждой деталью, добиваясь максимального эффекта. С помощью тряпочек и кисточек я терпеливо подправляла написанное, выделяя или приглушая отдельные детали и добиваясь той степени правдоподобия, что ввела бы в заблуждение самого искушенного знатока.

После обеда, когда острота восприятия несколько притуплялась, я водила кистью по пилястрам, нишам и карнизам, имитируя мрамор и редкие породы дерева. Подобно читателю, проглатывающему интересную книгу, я часами не отрывалась от своих имитаций, придумывая новые фактуры.

К концу дня я с ног до головы была обрызгана краской, словно меня осыпали новогодним конфетти. Мне нравилось все, что было связано с моей работой: долгие приготовления, запах краски, творческий беспорядок, царящий вокруг. В процессе творчества я обретала чувство целостности бытия. Мир склонялся к моим ногам, принимая форму, доступную моему пониманию.