— Отец!

Извиваясь в руках тех, кто с силой удерживал его, онпризывал небо и ад отвратить этот кошмар, а затем обратился к капитану смольбой о милосердии, причём эта мольба в одно и то же время была и неистовой ижалобной. Взглянув на молодого испанца, капитан Блад с удовлетворением подумал,что отпрыск дона Диего в достаточной степени обладает чувством сыновнейпривязанности.

Позже Блад признавался, что на мгновение его разумвозмутился против выработанного им жестокого плана. И для того чтобы прогнатьэто чувство, он вызвал в себе воспоминание о злодействах испанцев в Бриджтауне.Он припомнил побледневшее личико Мэри Трэйл, когда она в ужасе спасалась отнасильника-головореза, которого он убил; он вспомнил и другие, не поддающиесяописанию картины этого кошмарного дня, и это укрепило угасавшую в нёмтвёрдость. Бесчувственные, кровожадные испанцы, со своим религиознымфанатизмом, не имели в себе даже искры той христианской веры, символ которойбыл водружён на мачте приближавшегося к ним корабля. Ещё минуту назадмстительный и злобный дон Диего утверждал, будто господь бог благоволит ккатолической Испании. Ну что ж, дон Диего будет сурово наказан за этозаблуждение.

Почувствовав, что твёрдость вернулась в его сердце, Бладприказал Оглу зажечь фитиль и снять свинцовый фартук с запального отверстияпушки, к жерлу которой был привязан дон Диего. И когда Эспиноса-младшийразразился новыми проклятиями, перемешанными с мольбой, Блад круто повернулся кнему.

— Молчи! — гневно бросил он. — Молчи ислушай! Я вовсе не имею намерения отправить твоего отца в ад, как он этогозаслуживает. Я не хочу убивать его, понимаешь?

Удивлённый таким заявлением, сын дона Диего сразу жезамолчал, и капитан Блад заговорил на том безупречном испанском языке, которымон так блестяще владел, к счастью как для дона Диего, так и для себя:

— Из-за подлого предательства твоего отца мы попали втяжкое положение. У нас есть все основания опасаться, что этот испанскийкорабль захватит «Синко Льягас». И тогда нас ждёт гибель. Так же как твой отецопознал флагманский корабль своего брата, так и его брат, конечно, уже узнал «СинкоЛьягас». Когда «Энкарнасион» приблизится к нам, то твой дядя поймёт, что именноздесь произошло. Нас обстреляют или возьмут на абордаж. Твой отец знал, что мыне в состоянии драться, потому что нас слишком мало, но мы не сдадимся без боя,а будем драться! — Он положил руку на лафет пушки, к которой был привязандон Диего. — Ты должен ясно представить себе одно: на первый же выстрел с«Энкарнасиона» ответит вот эта пушка. Надеюсь, ты понял меня?

Дрожащий от страха Эспиноса-младший взглянул в беспощадныеглаза Блада, и его оливковое лицо посерело.

— Понял ли я? — запинаясь, пробормоталюноша. — Но что я должен понять? Если есть возможность избежать боя и ямогу помочь вам, скажите мне об этом.

— Боя могло бы и не быть, если бы дон Диего де Эспиносалично прибыл на борт корабля своего брата и заверил его, что «Синко Льягас»по-прежнему принадлежит Испании, как об этом свидетельствует его флаг, и что наборту корабля всё в порядке. Но дон Диего не может отправиться лично к брату,так как он… занят другим делом. Ну, допустим, у него лёгкий приступ лихорадки ион вынужден оставаться в своей каюте. Как его сын ты можешь передать всё этосвоему дяде и засвидетельствовать ему своё почтение. Ты поедешь с шестьюгребцами-испанцами, из которых сам отберёшь наименее — болтливых, а я,знатный испанец, освобождённый вами на Барбадосе из английского плена, будусопровождать тебя. Если я вернусь живым и если ничто не помешает намбеспрепятственно отплыть отсюда, дон Диего останется жить, так же как и все вы.Но если случится какая-либо неприятность, то бой с нашей стороны, как я ужесказал, начнётся выстрелом вот из этой пушки, и твой отец станет первой жертвойсхватки.

Он умолк. Из толпы его товарищей послышались возгласыодобрения, а испанские пленники заволновались. Эспиноса-младший, тяжело дыша,ожидал, что отец даст ему какие-то указания, но дон Диего молчал. Видимо,мужество покинуло его в этом жестоком испытании, и он предоставлял решениесыну, так как, возможно, не рискнул советовать ему отвергнуть предложение Бладаили, по всей вероятности, посчитал для себя унизительным убеждать сынасогласиться с ним.

— Ну, хватит! — сказал Блад. — Теперь тебевсё понятно. Что ты скажешь?

Дон Эстебан провёл языком по сухим губам и дрожащей рукойвытер пот, выступивший у него на лбу. Он в отчаянии взглянул на отца, словноумоляя его сказать что-нибудь, но дон Диего продолжал молчать. Юноша всхлипнул,и из его горла вырвался звук, похожий на рыдание.

— Я… согласен, — ответил он наконец и повернулся киспанцам. — И вы… вы тоже согласны! — с волнением и настойчивостьюпроизнёс он. — Ради дона Диего, ради меня, ради всех нас. Если вы несогласитесь, то с нами расправятся без всякой пощады.

Поскольку дон Эстебан дал согласие, а их командир неприказывал им сопротивляться, то зачем же им было проявлять какой-тобесполезный героизм? Не раздумывая, они ответили, что сделают всё, как нужно.

Блад отвернулся от них и подошёл к дону Диего:

— Очень сожалею, что я вынужден оставить вас нанекоторое время в таком неудобном положении… — Тут он на секунду прервалсебя, нахмурился, внимательно поглядел на своего пленника и после этой едвазаметной паузы продолжал: — Но я думаю, что вам уже нечего опасаться.Надеюсь, худшее не случится.

Дон Диего продолжал молчать.

Питер Блад ещё раз внимательно поглядел на бывшего командира«Синко Льягас» и затем, поклонившись ему, отошёл.

Обменявшись приветственными сигналами, «Синко Льягас» и«Энкарнасион» легли в дрейф на расстоянии четверти мили друг от друга. Черезэто пространство покрытого рябью и залитого солнцем моря от «Синко Льягас» к«Энкарнасиону» направилась шлюпка с шестью гребцами-испанцами. На корме с дономЭстебаном де Эспиноса сидел капитан Блад.

На дне шлюпки стояли два железных ящика, хранивших пятьдесяттысяч песо. Золото во все времена было отличным доказательствомдобросовестности, а Блад считал необходимым произвести самое благоприятноевпечатление. Правда, люди Блада пытались доказать ему, что он слишком ужусердствовал в обеспечении обмана, однако он сумел настоять на своём. Он взял ссобой также объёмистую посылку с многочисленными печатями герба деЭспиноса-и-Вальдес, адресованную испанскому гранду, — ещё одно«доказательство», поспешно сфабрикованное на «Синко Льягас».