— Я умираю?

Дурендин оглянулся на него, но Аларик не смог прочесть выражение его лица.

— Если бы я сказал «да», что бы ты почувствовал?

— Облегчение, — ответил Аларик. — Выбор был бы сделан за меня.

— Но Дракаази осталась бы прежней, поэтому я советую тебе пожить.

— Я посмотрю, что можно будет сделать.

— Удачи, юстикар. Возможно, я смогу встретиться с тобой снова, я имею в виду настоящий я, там, на Титане. Подозреваю, что мне будет очень интересно узнать об этих разговорах.

— До свидания, капеллан.

Дурендин отвернулся, черты его начали расплываться, и вскоре он остался без лица. Лица великих магистров тоже исчезли, камень колонн сделался гладким, без единой отметины. Одна за другой звезды за пределами часовни стали гаснуть, и Часовня Мандулиса растаяла в пустыне.

Аларик сделал глубокий болезненный вдох, и мрак рассеялся.

Аларик очнулся. Он лежал на спине, глядя в потолок. Он несколько раз моргнул, чтобы глаза привыкли к свету. Уже не впервые на Дракаази он спросил себя, уж не умер ли он.

Свет исходил от люстры, подвешенной к потолку, расписанному фресками на батальные сюжеты. Груды тел были изображены у ног воинов, чьи доспехи украшали знаки Кхорна. Небо было затянуто налившимися кровью тучами, и демоны-падальщики слетались пировать на телах живых и мертвых. Вдали сражались титанические армии.

Это было творение гения. Художник мог бы стать одним из величайших мастеров своего времени в любом из миров Империума, возможно, даже добиться признания в целом секторе. Вместо этого разум творца картин поработил Хаос и иссушило безумие, и нечестивые шедевры — единственное, что от него осталось.

Аларику захотелось узнать, кто был этот человек. Был ли он безумен с самого начала, талантливый и страдающий, ищущий успокоения в нашептывании варпа? Или же был просто одним из великого множества граждан, захваченных в плен войсками Дракаази? Аларик представил неизвестного художника, бредущего в огромной толпе перепуганных сограждан, ожидающего смерти, быть может, молящего о спасении или пытающегося хоть как-то утешить своих близких. Потом пришла смерть, но не для него. Слуги Дракаази прознали про его дар и решили, что он будет жить дальше — в рабстве, и разрушали его разум, пока живописания кровопролитий и войн не стали единственным, что он мог еще создавать. Должно быть, он не раз пожалел, что не умер. Может, он все еще живет где-нибудь на Дракаази, еще создает свои ужасные шедевры во славу Кхорна.

Аларик долго лежал неподвижно. Лишь милостью Императора он сам не умер и не сошел с ума. Он размышлял о том, насколько легко будет сломать его. Для этого понадобится больше времени, чем для совращения художника, создавшего фрески наверху, но насколько больше? Если судить по меркам галактики, наверное, ненамного.

Аларик попытался сесть, но боль внутри, словно горячая красная пика, пронзила нутро. Он задохнулся и упал обратно. Под ним была какая-то твердая поверхность, и Аларику подумалось, уж не помост ли это для тел в соборе Бога Крови и не умер ли он наконец.

Аларик повернул голову. Он лежал на большом деревянном столе, накрытом словно к пиру. Бронзовые тарелки и чаши были сдвинуты на один край, чтобы можно было положить сюда его. Это был один из нескольких столов в великолепном пиршественном зале, мрачном и чересчур пышном, как все, что Аларик видел на Дракаази. Стены были задрапированы шелковыми красно-черными полотнищами, свод поддерживали пилястры из черного мрамора. Пол на первый взгляд тоже казался мраморным, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что он выстлан надгробными плитами, столь разнообразными по стилю, что их, по-видимому, должны были доставить сюда со множества разных миров. Глазам Аларика предстали благочестивые надписи на высоком готике, имена обесчещенных мертвецов.

Алтарь Кхорна стоял в конце зала. Это был огромный обломок камня неправильной формы, весь в черных пятнах и древних зарубках: колода палача. За ним находился символ Кхорна, начертанный на меди и раскрашенный красным лаком. Это было изображение черепа, настолько стилизованное, что напоминало просто перевернутый треугольник с крестом на нижней вершине, тем не менее от него исходило такое ощущение злобы, что становилось больно смотреть. В полу перед колодой были сделаны канавки для стока крови. Плаху все еще использовали по назначению.

Аларик проверил повреждения в своем теле. Это принесло успокоение, поскольку было частью его подготовки. В нем еще осталось достаточно от Серого Рыцаря, чтобы вести себя, как подобает солдату. Он ощутил привычную какофонию боли от множества мелких ран. Хуже всего было с грудью. Затруднено дыхание, и одно из сердец задето. Он мог двигаться и драться, если потребуется, но это было серьезное ранение даже для космодесантника, и на Титане его бы отправили в апотекариум для восстановления. На Дракаази ему придется сражаться так.

Одна из портьер колыхнулась. За ней Аларик мельком разглядел очередное пышное убранство, величественный зал и парадную лестницу, уставленную медными статуями.

В пиршественный зал вошел Хаггард. Он настолько не соответствовал этому месту, растрепанный и грязный, как все рабы, в этом своем покрытом пятнами хирургическом фартуке, что Аларик на мгновение усомнился, есть ли он тут на самом деле.

— Очнулись, — сказал Хаггард.

— Похоже на то.

— Как вы?

— Жив.

— На вас было просто страшно смотреть, — продолжал Хаггард. — Легкое не работает. Одно из сердец тоже задето. Позвоночник цел — это самое главное. В нем засели обломки металла с мой палец длиной. Только волею Императора ни один из них не задел спинной мозг.

— Спасибо, Хаггард, — сказал Аларик. — Я не выжил бы без вашей помощи.

— Не благодарите меня, — возразил Хаггард, — пожалуйста, не благодарите меня. Я не знаю, что будет дальше.

Аларик снова попробовал сесть. На этот раз он победил боль. Часть швов, грубо наложенных Хаггардом, разошлась, и по груди побежала свежая кровь. Он увидел, что на нем все тот же доспех, в котором он сражался в Горгафе, снят только нагрудник. Рана на груди была огромной и страшной. Никто, кроме космодесантника, не выжил бы после такого.

— Что бы ни случилось, Хаггард, я лучше встречу это живым, — сказал Аларик.

— Это я вытащил из вас. — Хаггард протянул ему обломок меча Змеиного Стражника, острие и кромки ярко блеснули в свете свечей. — Вы же на самом деле не думали, что сможете убить Эбондрака, правда?

— Наша встреча была незапланированной, — ответил Аларик. — Сомневаюсь, что вообще кто-либо на этой планете может убить его. — Он взглянул на обломок в руке Хаггарда. — Можете спрятать это среди вашего медицинского барахла?

— Постараюсь, хоть это будет непросто, — заметил Хаггард, опуская обломок в один из карманов грязного фартука, где он держал свои кустарные хирургические инструменты.