В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, –

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…[2]

Главнокомандующий крякнул:

– Умеешь ты тоску навеять. Да я об этом каждый день… Ты лучше б спел, как пел на кладбище.

– Так ведь не тризна, – растерялся Николай.

– А ты не поминальную, другую, – пожал плечами генерал. – О том, как мы деремся на войне. Такие знаешь?

– Спойте, Николай Михайлович! – загомонили женщины. – Уважьте!

– Ладно, – выдохнул Несвицкий, слегка подумав. – Хотели – слушайте!

Здесь птицы не поют,

Деревья не растут.

И только мы к плечу плечо

Врастаем в землю тут.

Горит и кружится планета,

над нашей Родиною дым.

И, значит, нам нужна одна победа,

Одна на всех. Мы за ценой не постоим!

Одна на всех. Мы за ценой не постоим!.. [3]

Он пел, прикрыв глаза, поэтому не видел, как повлажнели взоры женщин, как замерли у столика с напитками официанты, как выглянул из кухни и застыл в дверном проеме повар в белом колпаке.

Нас ждет огонь смертельный,

И все ж бессилен он.

Сомненья прочь:

Уходит в ночь

Отдельный

Десятый наш

Десантный батальон.

Десятый наш

Десантный батальон…

Николай спел два куплета и припевы, третий исполнять не стал – там Курск, Орел и вражеские ворота. Не дошли еще до них...

– Уважил! – крякнул генерал, когда волхв смолк. – За победу!

В этот раз все чокнулись. К главнокомандующему приблизился адъютант, в руках он держал кожаную папку. Генерал взял ее, раскрыл, прочел и расписался внизу листа предложенной ему ручкой.

– Огласи! – велел, вернув папку адъютанту.

Тот громко стал читать:

– Указ главнокомандующего вооруженными силами республики… Присвоить добровольцу, волхву Несвицкому Николаю Михайловичу чин майора медицинской службы…

– Давай! – кивнул Качура, когда адъютант умолк. Положив на стол папку, тот вытащил погоны из кармана и, подойдя к Несвицкому, пристегнул к его мундиру. Затем прикрепил на воротник эмблемы – змея и чаша, не забыл и кепи волхва. Его украсила кокарда в виде скрещенных автомата и молотка шахтеров. Все это время Николай был в полном охренении от происшедшего.

– Ну! – сказал ему главнокомандующий, когда преображение закончилось. И Николай сообразил. Вскинул руку к кепи.

– Господин главнокомандующий! Майор Несвицкий. Представляюсь по случаю присвоения мне воинского чина майора медицинской службы.

– Молодец! – сказал Качура. – Не забудь Кривицкому представиться, когда приедешь в госпиталь.

– Так он же штатский! – удивился Николай.

– Ну, ходит в штатском, – усмехнулся генерал, – и говорит, что главный врач. На самом деле он начальник госпиталя и полковник медицинской службы. И у врачей чины военные.

«Нихрена себе! – подумал Николай. – Выходит, и Марина офицер?»

На этом их застолье завершилось. Главнокомандующий отвел Несвицкого в сторонку.

– Откуда знаешь про «десятку»? – спросил, понизив голос.

– Ничего не знаю, – пожал плечами Николай.

– Но в песне пел.

– Это про другую часть, – сообразив, ответил Николай. – Песня старая.

– А надо ж как совпало, – задумчиво сказал Качура. – Ладно, ты теперь в погонах и молчать умеешь. Десантно-штурмовые батальоны… Их сформировали десять, сейчас проходят боевое слаживание. По документам проходит как «десятка».

«К наступлению готовятся, – сообразил Несвицкий. – Теперь понятно, почему на оборонительных рубежах воюют возрастные и неопытные ополченцы. Лучших отобрали для прорыва фронта…»

– Понял, господин главнокомандующий.

– Еще раз поздравляю! – сказал Качура. – Служи республике, майор!

На том и распрощались. Водитель внедорожника, ждавший Несвицкого, широко раскрыл глаза, увидав его погоны и кокарду.

– Поздравляю, господин майор! – воскликнул, открывая дверь. – С чином и наградой!

– Спасибо, – Николай кивнул. – Едем в госпиталь…

Внедорожник остановился у знакомого крыльца. Поблагодарив водителя, Несвицкий выбрался наружу и по ступеням пружинисто взбежал к дверям. Открыл их – и оп-па! Холл был полон врачами и медсестрами в накрахмаленных халатах. Впереди стоял с торжественным лицом Кривицкий. «Из резиденции им позвонили и сказали, что я выехал, – понял Николай. – Поэтому собрались». В следующий миг, ударив строевым, он подошел к Кривицкому и бросил руку к кепи.

– Господин полковник! Майор Несвицкий. Представляюсь по случаю присвоения мне воинского чина майора медицинской службы.

– Совместили, значит, – сказал главврач. – Майора дали. Я представлял на капитана.

«Так это не было спонтанно, – догадался Николай. – В мундир заранее переодели… А я-то удивился. Ну, хитрецы! Понятно, что офицер на службе у республики уехать из Царицыно без разрешения не сможет. Закрепили кадра. Ладно, я все равно не собирался…»

– Спасибо, господин полковник!

– Тебе спасибо, – Кривицкий пожал ему руку. – Поздравляю, Николай Михайлович. Господа! – он повернулся к персоналу. – Поздравляю вас. Теперь мы трудимся в одном строю с Георгиевским кавалером. Ура ему!

– Ура! – нестройно закричали медики, и Николая тут же окружили. Жали руку, обнимали, целовали, испачкав в пудре и помаде. Но эту вакханалию прекратила Марина – пробившись к кавалеру в буквальном смысле заслонила его грудью – красивой, к слову.

– Коллеги! – крикнула, перекрывая шум. – Я понимаю, что многим хочется поцеловать героя, но посмотрите, во что вы превратили Георгиевского кавалера! – она чуть отступила в сторону. – Хоть бы губы перед этим не накрасили!

– Не все ж тебе одной с ним целоваться! – раздался чей-то женский голос.

– Зато я не пачкаю