Влада Черешнева сидела в столовой на диване, свесив голову, тупо смотрела на свои босые ноги и старательно обходила мыслями то, что произошло с ней за минувшие два дня, включая сегодняшний. Его ведь тоже можно было считать минувшим, дело ведь шло к вечеру. И день минувший, и жизнь ее, так и не успевшая состояться, тоже теперь минувшая. Кончилась она — ее жизнь. Так и не успев начаться, кончилась. Теперь ее ждет суд, затем тюрьма, и все.

И все на этом! После тюрьмы она станет социально опасным элементом со страшным клеймом убийцы собственного мужа и его любовницы. Она, конечно же, никого не убивала. И сделать этого не смогла бы ни за что, тем более так, как это кто-то сотворил с Игорем и Татьяной, но кто ей поверит? Кто?!

Следователь Калинкин Дмитрий Иванович? Тот, что вошел в ее дом… Даже не вошел, а влетел, с уже готовым обвинительным заключением. Глянул так, что Влада непроизвольно замотала головой, заранее все отрицая. Ухмыльнулся так погано, так отвратительно-проницательно, что она тут же поняла: все, это конец.

Или девушка, что с ним явилась, она, что ли, поверит? Так от нее за версту несло неопытностью в разыскном деле. И видно было, что Калинкин если и делает вид, что прислушивается к ее словам, то всерьез ее реплики не воспринимает.

У кого еще было просить поддержки, у кого? У эксперта, деловито ворочающего окровавленные тела в супружеской спальне? Или у прокурорских работников, методично заносящих все в протокол?

Им на нее, Владимиру Черешневу, наплевать. Они просто делают свою работу, которую вынуждены были делать в пятницу вечером, после тяжелой недели будней, накануне долгожданных выходных.

До милосердия ли им при таком раскладе?!

Каждого наверняка ждали дома муж, жена или подруга, дети, у кого они были. Ждал пятничный вечер перед телевизором или уютная прохлада за городом. Каждый ждал этого вечера целых пять дней и мечтал об отдыхе, и тут нате вам! Убийство! Причем двойное! Это работы с писаниной и опросом очевидцев на полночи. С непременным утренним отчетом перед начальством. И это в субботу!

Способны ли они жалеть ее при таком стечении обстоятельств?! Вряд ли.

— Вам плохо? — До ее голого плеча кто-то дотронулся и снова повторил: — Вам плохо?

— Да, мне очень плохо сейчас, — кивнула она, и огромная клякса слезы шлепнулась на сверкающий пол возле большого пальца ее левой ноги.

— Может, воды?

— Да, если можно.

Зачем попросила? Не хочет же ни воды, ни еды, хотя и просидела взаперти почти двое суток впроголодь. Это ее в наказание заперли и не кормили. Перед этим в наказание очень сосредоточенно и методично избивали, а потом заперли. Затащили под руки в гостевую комнату, швырнули на пол и заперли. И, кажется, позабыли о ней напрочь. Позабыли, что ее нужно хотя бы изредка кормить. Не кормили. Пару раз Татьяна принесла ей жидкого чая с парой хлебцев и однажды варенное вкрутую яйцо с тоненьким бутербродом из ветчины и батона. И все. Вся ее еда за двое суток.

— Возьмите.

Ей в руку втиснули высокий стакан с ледяной водой. Наполнен тот был под завяз, и она тут же пролила воду на пол. Принялась испуганно затирать воду босой ногой и еле удержалась, чтобы не оглянуться: не увидел ли случайно Игорь Андреевич, как она свинячит. Вовремя вспомнила — его же больше нет! Значит, воспитывать ее больше некому. Теперь ее воспитанием займутся правоохранительные органы.

— Пейте же, ну! — прикрикнули на Владу со спины.

И она послушно начала пить. Большими глотками ледяную воду, от которой тут же заныло горло и грудь и сделалось нечем дышать. Она поставила с грохотом стакан на стол, обхватила себя руками, тут же поняла, что почти не одета, и потянулась к рубашке мужа.

Он привычно разделся за обеденным столом, пошвыряв свою одежду где попало. Влада подобрать ее не могла по причине того, что уже была заперта. А Татьяне, наверное, было некогда. Рубашка так и осталась лежать кулечком на диванном валике. К ней Влада и протянула теперь руку.

— Не трогайте! — тут же остановил ее властный окрик Калинкина.

Он как раз вошел в столовую и смотрел теперь от входа на нее.

— На рубашке кровь. Ее не нужно трогать, — пояснил он чуть тише и мягче той неопытной девушке, что ходила за ним по пятам, а последние двадцать минут не отходила от Влады. — Эксперт установит, кому принадлежит эта кровь. И как рубашка жертвы оказалась здесь, на диване, окровавленной, если труп в спальне.

— Это моя кровь, видимо. — Влада подняла на Калинкина глаза. — Он бил меня позавчера вечером. Сильно бил. Вот, видите, губа разбита. Из носа тоже кровь текла.

— Он снял рубашку в вашей крови, швырнул ее на диван, и она пролежала тут до сегодняшнего вечера? Почему ее не убрали? Чем занималась вообще ваша домработница? — недоверчиво глянул на нее Калинкин. — Почему ей дня не хватило, чтобы отнести рубашку в стирку?

— Я не знаю. — Влада старательно прикрывала себя руками, почему-то ей казалось, что въедливый взгляд следователя всласть ощупывает ее грудь под изодранной почти в клочья майкой. — Она могла забыть об этом, или ей было некогда.

— А чем вообще она занималась?

— Спала с моим мужем.

— О как!

Калинкин еле удержался, чтобы не съязвить. Он неплохо помнил, что по этому поводу говорил сам Черешнев, ныне покойный. Что будто бы у его жены навязчивая идея. В каждой женщине она будто бы видит свою соперницу. Однако…

Однако оба трупа найдены в супружеской постели. Найдены обнаженными и в позах, указывающих на то, что они мирно спали, когда их пришли убивать.

— Кухарка спит с хозяином в то время, когда законная жена сидит взаперти с разбитым лицом. Правильно я вас понимаю? — Он громыхнул стулом, усаживаясь напротив Влады.

— Я не сидела. Я лежала и почти все время спала, — на всякий случай уточнила она.

С этими следователями никогда не знаешь, когда нарвешься на подвох. Одно неосторожно сказанное слово, одна неправильно понятая пауза, и все — приговор готов и обжалованию не подлежит.

— А за что вас избил ваш муж, Владимира? — встряла так не к месту, на взгляд Дмитрия Ивановича Калинкина, Александра. — Что случилось? Он наказал вас за оговор или…

— Никакого оговора не было! — вскинулась вдруг Влада, кое-что вспомнив. — Это действительно его рук дело! Я имею в виду аварию на окраине города. Сам ли он сидел за рулем или его друзья, но это его рук дело было, понимаете!

— Нет, — проржавевшим до отвратительного сарказма голосом произнес Калинкин. — Не понимаю, потому что его машина…

— Да не его это была машина, не его! Я же вам уже говорила! В тот день, когда мы поехали обедать…

— Прекратить немедленно! — заорал вдруг он, стукнув по столу так, что ополовиненный стакан с водой, который Влада не допила и поставила, подпрыгнул. — Прекратить морочить нам голову! Мы здесь не с целью разбираться в ваших фантазиях! Мы здесь по поводу двойного убийства! Убийства вашего мужа и вашей домработницы! Он избил вас и запер. Вы ночью выбрались из комнаты и…