Это была опасная тема, и Эрика уже пожалела, что заговорила об этом, – плохое получилось начало. Сыновья Адама давно решили, кто кем будет, – задолго до того, как она вошла в их жизнь. И однако же, когда впоследствии этот вопрос всплывал в разговоре, Эрика неизменно поддерживала их, ясно давая понять: она рада, что они не будут по примеру Адама автомобилестроителями.

Позже она поняла всю неразумность такого поведения. Мальчики в любом случае пойдут своим путем; она же добилась лишь того, что озлобила Адама, поскольку сыновья своим выбором как бы показывали несостоятельность его карьеры.

– Но ведь газетчики тоже занимаются чем-то полезным, – как можно мягче сказала она.

Адам раздраженно помотал головой. Он все еще помнил сегодняшнюю пресс-конференцию, которая чем больше он о ней думал, тем меньше нравилась ему.

– Если бы ты встречалась со столькими журналистами, со сколькими встречаюсь я, ты бы, возможно, так не думала. Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако это, как правило, поверхностные, неуравновешенные, предубежденные люди, которые вечно грешат неточностями. Свою неточность они объясняют спешкой, пользуясь этим объяснением, как калека – костылем. И ни руководству газет, ни авторам, видимо, и в голову не приходит, что они оказали бы публике куда большую услугу, если бы работали медленнее и проверяли факты, а не швыряли бы их как попало в печать. Кроме того, эти самозваные судьи критикуют и осуждают недостатки всех и вся, кроме самих себя.

– В этом есть известная доля истины, – сказала Эрика, – но ведь не все газеты и не все, кто работает в них, таковы.

Адам явно не склонен был отступать, и Эрика почувствовала, что дело может кончиться ссорой. Решив все загладить, она пересекла комнату и положила руку ему на плечо.

– Будем надеяться, Кэрк проявит себя лучше тех, о ком ты сейчас говорил, и приятно удивит тебя, – улыбнулась она, Прикосновение к мужу, с которым у нее так давно уже ничего не было, доставило ей удовольствие, которое она бы охотно продлила.

– Давай отложим этот разговор на другое время, – сказала она. – Тебя ждет твое любимое блюдо.

– Только давай поужинаем побыстрее, – сказал Адам, – а то мне надо еще просмотреть бумаги и не терпится засесть за них.

Эрика сняла руку с его плеча и пошла на кухню. “Интересно, – подумала она, – сознает ли Адам, сколько раз он говорил эти слова в аналогичных обстоятельствах? Они уже стали как присказка”.

Адам последовал за ней.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Можешь положить приправу в салат и перемешать. Он справился быстро, как всегда, умело и тут увидел записку о том, что Тереза звонила из Пасадены.

– Садись и начинай ужинать, – сказала он Эрике. – А я выясню, чего там надо Терезе.

Когда сестра Адама добиралась до телефона, она редко говорила коротко, даже если находилась в другом городе.

– Я так долго тебя ждала, – возразила Эрика, – что одна ужинать не буду. Неужели ты не можешь позвонить позже? Ведь там сейчас только шесть часов.

– Ну хорошо, если действительно все готово. Эрика заспешила. Растительное масло, смешанное со сливочным, стояло подогретое на кухне. Она принесла кастрюлю в столовую, поставила на треножник и зажгла под ним спиртовку; все остальное уже стояло на столе, сервированном очень элегантно.

Увидев, что она собирается зажечь свечи, Адам спросил:

– А стоит ли их зажигать?

– Да. – И Эрика поднесла к ним огонек. В мерцании свечей на столе заиграло вино, Адам нахмурился.

– Мне казалось, мы хотели приберечь его для особого торжества.

– Для какого же особого?

– Мы ведь собирались пригласить в будущем месяце Хьюитсонов и Брейсуэйтов, – напомнил он.

– Хаб Хьюитсон не способен отличить “Шато-Латур” от “Холодной утки”, ему все равно. Да и разве, когда мы вдвоем, это не торжество?

Адам подцепил кусочек вырезки на длинную вилку и опустил ее в кастрюльку, а сам принялся за салат.

– Почему, – спросил он наконец, – ты всякий раз стремишься подтрунить над теми, с кем я работаю, или принизить мою работу?

– Разве?

– Ты прекрасно знаешь, что да. И это началось, как только мы поженились.

– Возможно, это потому, что мне приходится сражаться за каждую минуту, которую я могу провести с тобой вдвоем.

Но в душе она призналась себе: иной раз она действительно без всякого повода язвит, как, например, только что, когда речь шла о Хабе Хьюитсоне.

Она налила Адаму вина и мягко сказала:

– Прости. Я зря с таким снобизмом отозвалась о Хабе. Если хочешь угостить его “Шато-Латуром”, я куплю еще в магазине. – А сама при этом подумала: “Может, мне удастся добыть бутылку-другую тем же способом, как и духи”.

– Забудем об этом, – бросил Адам. – Не имеет значения.

Когда на столе появился кофе, он извинился и прошел наверх к себе в кабинет, чтобы позвонить Терезе.

* * *

– Привет, начальник! Где ты пропадаешь? Подсчитываешь, сколько прибыли получишь по акциям? – Голос Терезы звучал отчетливо, несмотря на разделявшие их две тысячи миль, – низкое контральто старшей сестры напоминало Адаму детство. Когда он родился, Терезе было уже семь лет. Однако, несмотря на разницу в возрасте, они были всегда дружны, и, как ни странно, даже когда Адаму не было еще и двадцати, Тереза всегда обращалась к младшему брату за советом и часто следовала ему.

– Ты же знаешь мои дела, сестренка. Я незаменим, потому и до дому никак не могу добраться. Иной раз только удивляюсь, как автомобильная промышленность вообще могла зародиться без меня.

– Мы все очень гордимся тобой, – сказала Тереза. – Дети без конца говорят о дяде Адаме. Утверждают, что он непременно станет президентом компании. – Тереза никогда не скрывала своей радости по поводу успехов брата. Она восторженно реагировала на его продвижение по службе – с куда большим энтузиазмом, не без огорчения вынужден был он признать, чем Эрика.

– Как себя чувствуем, сестренка? – спросил он.

– Одиноко. – Пауза. – Ты ждал другого ответа?

– Да нет, просто подумал, что, может, уже…

– Кто-нибудь появился?

– Что-то в этом роде.

– Несколько человек подкатывалось. Я ведь еще не так плохо выгляжу для вдовицы.

– Я знаю. – И это была правда. Хотя до пятидесяти Терезе осталось чуть больше года, она была изящна, как статуэтка, отличалась классической красотой и привлекательностью.

– Вся беда в том, что, когда с тобой рядом двадцать два года был мужчина – настоящий мужчина, – невольно начинаешь всех сравнивать с ним. И сравнения никто не выдерживает.

Муж Терезы, Клайд, был бухгалтером, человеком разносторонних интересов. Он погиб в авиационной катастрофе год тому назад, оставив после себя вдову с четырьмя маленькими детьми, которых они взяли на воспитание, так как собственных детей у них не было. После смерти мужа Терезе пришлось основательно перестроить свою жизнь – и психологически, и материально, что было особенно трудно, так как финансами она до сих пор никогда не занималась.